О Туле и Туляках с любовью. Рассказы Н.Ф. Андреева – патриарха тульского краеведения - [7]

Правда, природа отказала ему в военном гении, чему служат убедительным, неоспоримым доказательством записки его современников, но та же самая природа наделила Потемкина умом светлым, необыкновенным, гибким, проницательным, умом о котором так много писали иностранцы, и который привел в исполнение гениальную мысль свою: мы разумеем присоединение целого царства к России. Эта уже одна заслуга, если бы не было других не менее важных заслуг в его деятельной и полезной жизни, даёт ему полное, неотъемлемое право на благодарность признательного потомства. Напрасно сравнивали Потемкина с Суворовым – это две параллели неизмеримых длиннот, это два исполина века, совершенно не похожие друг на друга; даже самые странности их на которые теперь глядят с изумлением, не уравновешивают суммы какого-нибудь между ими сходства. Напрасно поклонники назвали Потемкина героем: военное дело было не его дело. Государственные пружины, которые он приводил в движение, ему больше были известны, нежели искусство которым тогда завладели Граф Румянцев Задунайский, Графы Орловы, Суворов, Репнин, Долгорукий Крымский, Вейсман. Победитель Измаила сказал резко, но справедливо, что иному не под силу носить Фельдмаршальский мундир… Если это действительно было сказано, то он явно намекал на того, кто напротив, отдавал ему, Суворову, всю справедливость, чрезвычайно замечательную в таком властолюбивом временщике, которой не терпел себе равных, а Суворов крупными шагами приближался к этому равенству. Не смотря на то, имя Потемкина будет украшать листы нашей отечественной Истории.

Прислушиваясь внимательным слухом к нашему несомнительному авторитету, которого сказания стараемся передать в надлежащей точности, не упуская из вида и выражений, ему принадлежащих, мы продолжаем говорить то, что говорили нам старожилы Тульские.

«Тяжелые раны, полученные мною в Очаковскую битву, волею или неволею заставили меня взять отставку, выйти из госпиталя, где я лечился, и уехать на родину, сказал нам Очаковский герой, приготовляясь к борьбе с своею памятью и временем – неумолимыми врагами глубокой старости. По обстоятельствам я жил в Туле, потом, также по обстоятельствам, хотел было уехать в мое маленькое наследственное поместье, как вдруг слышу, что Светлейшего ожидают в наш город. Какой солдат не сделает Фронта при одном имени своего Главнокомандующего? А я был уже в то время не рекрут. Раздробленная рука моя Турецкою картечью и небольшие углубления на груди от сабельных ударов, давали мне некоторое право думать, что и я могу назваться Русским солдатом, а это звание, по моему мнению, несравненно выше Титулярного ….. и так я сделав Фронт, остался в Туле.

«Получив достоверное известие, что Главнокомандующий выехал из Ясс, и около половины Февраля непременно будет в нашем городе, где он хотел взять роздых, и подробно осмотреть наш оружейный завод, Тульский Губернатор, Андрей Иванович Лопухин несколько дней дожидался его на границе Мценского уезда. Не забудьте, что это было в 1791 году, что Фельдмаршал ехал в Петербург в последний раз, что в том же году оставив эту столицу, он уже более в неё не возвращался. М. Н. Кречетников, хорошо зная Светлейшего, приказал на всякой случай приготовить на каждой станции все, что только могло удовлетворить прихотливый или лучше сказать причудливый вкус этого вельможи. В городе также готовились роскошные пиршества, спектакли, иллюминации и многие другие увеселения. Местное начальство оружейного завода с неутомимым рвением старалось заслужить, хотя одно слово похвалы, хотя один взгляд одобрения Главнокомандующего. Так дорого ценили тогда его милости! Туляне желали видеть Потемкина, который завладел общим вниманием и которого слава гремела по необозримой России. И самый народ, по-видимому, принимал в этой почетной встрече, наделавшей столько шуму, живейшее участие. Толпы поселян, приходившая из ближайших деревень и сел, каждое утро сбирались на Киевской улице, осаждали триумфальные ворота, еще тогда существовавшие, Дворец, в котором назначено было принять Светлейшего, и крепость с двух противоположных сторон. В это время служащие чиновники всех Присутственных Мест и Губернский Предводитель с Дворянством, в парадных кафтанах, находились в готовности по первой повестке явиться к Наместнику, чтобы представиться знаменитому сановнику. И все суетилось, готовилось, ожидало и надеялось скоро увидеть великолепного Князя Тавриды….. И он, наконец, как бы сжалившись над нашими хлопотами и неусыпною деятельностью, въехал в Тульскую Губернию. Лопухин его встретил, но Потёмкин продолжал свой путь, не останавливаясь. Таким образом, сопровождаемый Губернатором, Исправником, он проехал Малое и Большое Скуратово – станции где переменяли лошадей, – а Лопухин еще не видал Светлейшего. Замечательно, что Потемкин в тихую погоду ехал в Карете на зимнем ходу с поднятыми стеклами, в богатейшей собольей шубе, сопровождаемый Губернатором, Исправником и многочисленною свитою, между тем как Суворов, уже гораздо после, когда он был в звании фельдмаршала, переменяя лошадей в Туле, ехал в простой рогожной кибитке, в плаще из толстого сукна, подбитом только ватою, и с одним денщиком. Потемкин, лежав на атласных подушках, не хотел выйти из кареты три станции, Суворов – в дождливую осень, сырую и холодную, сидел на лавочки возле дома, где переменяли ему лошадей, и, потирая руки, говорил издрогнувшему Городничему, стоящему перед ним в одном мундире: «помилуй Бог, как тепло и даже жарко!» Какие противоположности! и в каких людях!..