О Туле и Туляках с любовью. Рассказы Н.Ф. Андреева – патриарха тульского краеведения - [5]

«Надобно вам сказать, продолжал старец, сдвинув белые, густые брови свои и принимая важную физиономию, что 1786 годе, был крайне неблагоприятен земледельцам. Высокие цены на хлеб просто угрожали голодом. Правда, народ не роптал, но уже терпел недостаток в этом необходимом продукте, составляющем единственную нашу торговлю. Чтобы не огорчить такой неутешительною вестью государыни, которая приняла бы её не равнодушно, потому что она любила своих подданных с материнскою нежностью. Кречетников осмелился скрыть от нее неурожай в Тульской Губернии, и донёс совершенно противное. Очевидно, что намерения его были довольно уважительны, даже похвальны, если возьмём в соображение те обстоятельства, что близкая жатва могла удовлетворить вполне наши ожидания, и тогда упадок цен на хлеб был бы не сомнителен. Но, к сожалению, Михаил Никитич находился не совсем в приятельских отношениях с Львом Александровичем Нарышкиным, Обер-Шталмейстером Государыни, вельможею тем более опасным, что он под видом шутки, всегда острой, и часто язвительной, умел легко и, кстати, высказывать самую горькую правду. Его эпиграмма кололась больнее иглы. По распоряжению Кречетникова, со всего уезда собраны были целые стада скота и целые табуны лошадей, которые и паслись на сенокосных лугах, лежащих при дорогах. Поселянам Тульской Губернии, живущим по большому тракту, приказано было, когда поедет Государыня, встречать ее в праздничной одежде. Сказано – сделано. Императрица, повсюду видев многочисленные стада, окрашенные избы, чистоту, порядок и довольство поселян, встречающих Ее Величество с хлебом-солью, с веселыми лицами, и с громкими восклицаниями, заметила о том Гофмейстеру Безбородко, а Принц де Линь и Сегюр, находившиеся в ее свите, в звании Министра Иностранных Дворов, заметили это самой Императрице. Прибыв в Тулу, она изъявила свое удовольствие Наместнику и Гражданскому Губернатору, сказав: «Спасибо вам, Михаил Никитич: я нашла в Тульской Губернии то, что желала бы найти и в других Губерниях». Иван Александрович Заборовский получил не менее лестное благоволение Великой: Заборовского перевела в Кострому и сделала Костромским и Ярославским Генерал Губернатором. Кстати скажу вам, что Заборовский поднес Екатерине Великой – оду, сочиненную на ее прибытие Г. Воскресенским, Студентом Московского Университета, уже служившим в Приказе Общественного Призрения. Воскресенскому прислали приличный подарок, и сверх того ему приказано было сказать, что его стихотворение «очень хорошо». В таком-то положении находились дела, как одно обстоятельство едва было не навлекло большой ответственности на Кречетннкова, а нас, дворян, лишило счастья, о котором узнаете после.

«На другой день рано утром Государыня увидела из окошка своего уединенного кабинета Льва Александровича Нарышкина, который нес на плече ковригу ржаного хлеба, воткнув в нее трость свою, а в руке двух крикавных уток, также купленных им на торгу. Изумленная несколько этою странностью, Императрица приказала дежурному Камерюнкеру Графу Головкину попросить к себе Нарышкина. Лишь только он вошел в кабинет с обременительною своею ношею, Государыня, больше удивленная, спросила его с обворожительною своею улыбкой:

– Что всё это значит, Лев Александрович?

Нарышкин, преспокойно положив на стол свою покупку, отвечал;

– Я принес Вашему Величеству Тульский ржаной хлеб, да двух уток, которых вы жалуете….

Подозревая в таком подарке какую-нибудь новую шутку своего Обер-Шталмейстера, Государыня вторично спросила:

– А по какой цене за фунт купили вы этот хлеб?

Лев Александрович доложил Государыне, что за каждый фунт печеного ржаного хлеба он заплатил 4 копейки. Императрица бросила проницательный взгляд на Нарышкина, взгляд исполненный величия и недоверчивости, и возразила:

– Быть не может. Это цена неслыханная, мне донесли, что такой хлеб в Туле не дороже одной копейки медью.

– Нет, Государыня, это неправда: вам донесли ложно. Я сам покупал на торгу хлеб и знаю ему цену, отвечал Нарышкин, низко кланяясь.

– Удивляюсь, – продолжала Императрица, как же меня уверили, что в здешней Губернии был обильный урожай в прошлом году?

– Нынешняя жатва может будет удовлетворительна, Ваше Величество, а теперь, пока, голодно, заметил Нарышкин, насмешливо улыбаясь.

Государыня вторично посмотрела на него пристально, протянула руку к столу, у которого сидела, взяла писаный листок бумаги, и молча подала своему Обер-Шталмейстеру. Взглянув в бумагу, Нарышкин говорил, не переменяя своего почтительного положения.

– Может быть это ошибка…, Впрочем, иногда рапорты бывают не достовернее газет.

И он, сложив бумагу, заключавшую в себе вчерашний рапорт, поданный Кречешниковым, положил её на письменный стол. Ее Величество несколько помолчав и потом, понизив голос, сказала:

– Михайло Никитич меня обманул.

Утреннее известие, сообщенное так оригинально Обер-Шталмейстером, расстроило Государыню. Она находилась под влиянием двух противоположных ощущений: справедливого негодования, и сожаления о человеке, преданном ей душою, но который заслуживал строгого выговора; однако ж, когда Михаила Никитич приехал во Дворец и представился Императрице, она приняла его с тою же ласкою, которою прежде его удостаивала, только слегка заметила ему о чрезвычайных ценах на хлеб в Туле. Видев смущение и замешательство Кречетникова, Государыня сказала: