О типическом в реалистической художественной литературе - [4]
Давыдов как художественный образ живет и будет жить именно потому, что его социальная сущность, значительная, интересная, дана в плоти и крови, в живом человеческом облике — своеобразном, неповторимом, индивидуальном.
Если художник, изображая типического представителя определенного класса, умело отберет его ведущие свойства, даст их в органическом единстве и воплотит их в конкретной, индивидуальной форме, то перед нами и предстанет тот или иной реалистический, типический художественный характер. Это будет тип и вместе с тем определенная личность, жизненная, убеждающая читателя своими действиями. Именно об этом писал Ф.Энгельс к М.Каутской, давая положительную оценку изображения рабочих и крестьян в ее романах «Старые и новые» и «Стефан из Грилленгофа».
«Характеры той и другой среды, — писал он, — обрисованы с обычной для Вас четкой индивидуализацией; каждое лицо — тип, но вместе с тем и вполне определенная личность, «этот», как сказал бы старик Гегель, так оно и должно быть[10]».
М.Горький также неоднократно указывал на то, что литературные образы, воспроизводящие типические характеры и явления реальной действительности, создаются по законам обобщения и индивидуализации, абстрагирования и конкретизации.
Необходимо заметить, что творческий процесс нередко представляют резко разобщенным на два этапа — обобщения, синтеза и затем художественной конкретизации. Но такое представление неправильно. В художественном творчестве обобщение к индивидуализация совершаются не изолированно друг от друга, не в чередовании, а одновременно. Обобщение и индивидуализация — единый процесс художественной типизации.
Писатель-реалист, так или иначе, всегда исходит из конкретных явлений действительности, раскрывая их существо, их смысл, общее значенже и сохраняя свойственную им форму.
«У меня, — рассказывает И.С.Тургенев, — выходит произведение литературное так, как растет трава. Я встречаю, напр., в жизни какую-нибудь Феклу Андреевну, какого-нибудь Петра, какого-нибудь Ивана, и представьте, что вдруг, в этой Фекле Андреевне, в этом Петре, в этом Иване поражает меня нечто особенное, то, чего я не видел и не слыхал от других. Я в него вглядываюсь; на меня он или она производит особенное впечатление; вдумываюсь, затем эта Фекла, этот Петр, этот Иван удаляются, пропадают неизвестно куда, но впечатление, ими произведенное, остается, зреет. Я сопоставляю эти лица с другими лицами, ввожу их в сферу различных действий...[11]».
Реалистическая художественная типизация представляет собой не иллюстрацию общих понятий, а воспроизведение конкретных жизненных характеров и явлений в осознании свойственных им закономерностей, в свете того или иного социально-эстетического идеала, определяющего защиту каких-либо конкретных идей. Вместе с тем писатели-реалисты и прямо воплощают в своих произведениях конкретные понятия, идеи. Свидетельством тому могут служить такие произведения, как «Три ключа» Пушкина, «Лес» Кольцова, «Фонтан» Тютчева.
Отражая полноту действительности, реалистические типические художественные образы могут быть весьма разнообразными по своему содержанию. Но при всем различии их содержания они всегда будут представлять воспроизведение в той или иной степени существенного, обобщенного (общего), типического в форме индивидуального (единичного). Только этот способ воссоздания действительности обусловливает возможность раскрыть многое в немногом и добиться при этом необходимого социально-эстетического воздействия.
Как в малой капле воды отражается солнце, так и в художественном образе, воспроизводящем типическое в форме индивидуального, отражается полнота тех или иных характеров, явлений, конкретных идей реальной действительности.
Лучшие писатели стремятся воспроизвести действительность во всем разнообразии ее проявлений, во всем богатстве ее красок. Но жизнь богата не только типическими, а и случайными, исключительными явлениями. Пренебрежение ими ведет к неполному, схематическому изображению жизни. И поэтому писатели, изображая типическое в форме индивидуального, непосредственного, обращаются и к случайным, исключительным фактам и явлениям.
Стремление показать человеческие характеры в предельно правдивой, конкретной, живой, индивидуальной обстановке обусловило то, что изображение случайного или исключительного, как формы проявления и выражения необходимого, типического, закономерного, стало в искусстве весьма распространенным.
В классических произведениях реалистической литературы немало примеров такого рода использования случайности.
Случайна, например, смерть сторожа, раздавленного поездом в момент приезда Анны Карениной в Москву в романе «Анна Каренина» Л.Толстого. Но Толстой не оставил смерть сторожа без объяснения: сторож не слышал надвигавшегося на него задом поезда то ли потому, что слишком закутался, так как был сильный мороз, то ли потому, что был пьян. Этот случайный и в то же время жизненно вероятный эпизод писатель не только объяснил, а и максимально использовал для раскрытия важных черт характера своей героини (ее доброты, гуманности и в то же время мнительности) и отношений между нею и Вронским.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».