— Девчонка! Девчонка!
Назло ему Влас переоделся к обеду в школьную форму, которую он вез только для того, чтобы показаться бабушке, как выглядит человек, перешедший во второй класс.
Но неугомонный парень стал напевать:
— Ряженый-переряженый!
Мысленно расправившись с мальчишкой, поселившимся на носу, Влас отправился на корму. Там его весь день донимали какие-то удильщики и компания девчонок.
Удильщики как будто бы совсем не обращали внимания на Власа. Они жили сами по себе. Пока пароход бежал от пристани до пристани, мальчишки насаживали на крючки красных извивающихся червяков, важно поплевывая на них. А лишь только пароход приставал к пристани, выметывали в воду длинные бечевки с крючками и червяками и к третьему гудку выбирали их обратно.
И обязательно им попадались рыбы. Самые разные. И они так быстро прятали их в корзинку, что Влас даже не успевал разглядеть…
Он перегибался через решетку, но им не было никакого дела до несчастного пассажира первого класса, тосковавшего за решеткой, как в клетке. И это было очень обидно.
Еще обидней вели себя девчонки. Чьи они были, неизвестно. Босоногие, простоволосые, в стареньких платьицах и загорелые дочерна.
Он смотрел на них во все глаза, а они делали вид, что не замечают его. А сами то и дело перелезали через борт парохода, обходили корму по узкой деревянной кромке, которая предохраняет пароход от удара о пристань, пролезали под громадной лодкой, висевшей на цепях, и иногда даже отпускали руки, балансируя над кипящей внизу водой. Они как будто нарочно проделывали все это, чтобы пристыдить его: «Посмотри, вот что мы, девчонки, можем, а ты, мальчишка, не можешь!»
Удивительно, как все чувствовали его скованность и беспомощность и смеялись, смеялись над ним!
Дядя Саша, зоркий полковник авиации, даже играя в шахматы, одним глазом следил за племянником. А на пристанях выводил погулять за руку. И было Власу так стыдно…
А ведь отец, поручая ему Власа, говорил:
— Я категорически против тепличного воспитания! Детские курорты, взморья, пляжи — это для больных. Здоровой детворе — простор. Пусть там с двоюродными братишками в ночное поездит на неоседланной лошади. Пусть попадет на сенокос. Колосья с деревенскими ребятами пособирает. Пусть не думает, что булки для него на деревьях растут. Пусть цыпки на ногах заработает! Пусть поцарапается, подерется! Только не будет маменькиным сынком. Вспомни, как мы росли! В десять — двенадцать лет мы уже были мальчишками с биографиями!
Дядя Саша со всем соглашался. Но стоило пароходу отвалить от пристани, как он стал ходить за Власом, как нянька, обрекая его на муки бездейственной, созерцательной жизни, такой нестерпимой в девять мальчишеских лет!
Неожиданно для себя Влас, несколько раз поднявшись, прокравшись, подравшись мысленно, вдруг действительно поднялся с койки и как был, босой, в полосатой пижаме, выскользнул из каюты на палубу.
Свежий воздух, густо напитанный запахом луговых трав, ударил ему в ноздри.
Влас схватился за поручни, покачнувшись от опьянения.
Руки его почувствовали что-то живое, влажное. Он вздрогнул и увидел, что все поручни шевелятся. Все они покрыты крошечными трепещущими белыми бабочками с мягкими прозрачными крыльями.
Откуда взялись они? Влас поднял голову и увидел, что откуда-то, прямо из глубин неба, с самой луны, сыплются, словно ожившие снежинки, эти необыкновенные существа лунного цвета.
Влас никогда не видел и даже не мог себе представить ничего подобного. Он стоял изумленный, счастливый, что все это он видит один, пока другие спят.
Крошечные бабочки-снежинки, вея теплой метелицей, щекотали ему ресницы, ноздри, губы, щедро сыпались в подставленные ладони, сразу наполняя пригоршни.
Он улыбался, готовый побежать поделиться своим открытием… Но с кем? Страх, что он будет схвачен за руку и уложен в постель в такую ночь, когда невозможно спать, удержал его.
Он прошел вперед и, заметив спящего на канатах рыжего мальчишку, не стал даже будить его — из злорадства, что тот спит и не видит того, что видит он, Влас!
Все было тихо, ни души, пароход шел словно сам по себе под шорох летучей метелицы.
Влас обошел всю верхнюю палубу и очутился на корме. Легко перелез через решетку и спустился на нижнюю палубу. Здесь, на мешках, на сундучках, среди корзинок, спали разные люди и среди них, очевидно, те девчонки, что дразнили его днем. И, хотя ему не перед кем было похвалиться, он смело перелез через борт парохода и пошел по деревянной кромке над самой водой.
Вода неслась мимо бортов, белая от упавших бабочек, как луг в цветах; только там, где ее отваливали борта парохода, показывалась черная таинственная глубина.
А вот и лодка, висящая над кормой. Вся белая, с красными цепями. Она висит над самой водой. Как пролезть дальше? Влас не помнил, проходили девчонки по ней или под ней. Решил, что интересней пробраться под лодкой.
Ощупав ногой какую-то опору и уцепившись левой рукой за холодноватую цепь, Влас отклонил свое тело, стараясь ухватиться правой за кусок цепи, свисающий с другого края лодки. Но цепь вдруг подалась и, солидно загремев, пошла вниз. Это было так неожиданно, что Влас выпустил ее и, ничем больше не удерживаемый, полетел вниз. Ветерок под мышками, легкий удар о поверхность воды, плеск, и он погрузился в плотную теплоту так быстро, что не успел крикнуть.
