О распознавании и собирании гравюр. Пособие для любителей - [70]
Чтобы подкладываемые под гравюры листы соответствовали их назначению, они должны иметь известные к а ч е с т в а, касающиеся отчасти самой бумаги, отчасти ее цвета.
В отношении бумаги мы требуем для годных картонов достаточной к р е п о с т и (толщины) ее. Если взять для подкладки слишком тонкую или обыкновенную писчую бумагу, то на таковой гравюры скорее портятся, чем сохраняются, в особенности те из них, которые напечатаны на толстой бумаге. В особенности это справедливо в отношении новых гравюр, толстая бумага которых ломается при малейшем невнимании. Гравюра, прикрепленная на тонкой бумаге, легко переворачивается и ее трудно взять в руки и держать. Немыслимо было бы гравюру с такой слабой подкладкой поставить, например, на станок для ее изучения, ибо тяжесть листа перевесила бы тяжесть картона. При достаточной же крепости картона он, как доска, крепко держит лист, будь он хоть самого большого формата.
Другим условием хорошей бумаги является наивозможная г л а д к о с т ь обеих ее поверхностей. Как бы суха типографская краска ни была на старых гравюрах, от трения наложенных картонов она все-таки теряет в блеске и прозрачности и оставляет следы на трущем ее картоне: поэтому сорта суровой, хотя и крепкой бумаги вовсе не должны быть употребляемы для картонов. Чем мягче наложенная на гравюру бумага, тем более сохраняется красота первой. Конечно, для гравюры лучше было бы, если б над ней вовсе не лежала другая; но какое же потребовалось бы пространство для подобного хранения коллекции из многих тысяч листов. В отношении очень дорогих гравюр (и рисунков) опасность от трения стараются устранить особым родом картонов, которые мы настойчиво рекомендуем большим кабинетам. Картонам этим придают форму рамки – P a s s e p a r t o u t s. Для этого в толстой бумаге делается вырезка (выемка) сообразно с величиной предназначенной для картона гравюры. Такие картоны могут безопасно лежать один на другом, внутри их лист свободно покоится и его не может касаться оборотная сторона лежащего над ним картона. Так как такие картоны значительно толще обыкновенных, то они требуют и большего пространства, хотя далеко не такого большого, какое потребовалось бы в том случае, если б каждый лист лежал отдельно. Такие картоны охраняют гравюры от повреждений и, сверх того, служат для их украшения.
О ц в е т е к а р т о н о в очень много спорили. Одни требуют белых, другие серых или желтых; мы решительного стоим за белые картоны. Никакой другой цвет не способствует столько проявлению красоты листа, как белый. Торговцы очень хорошо понимают это, поэтому не щадят никаких издержек для прикрепления своих красивых листов на безукоризненно белой бумаге.
Мы, конечно, не можем предписывать частному собирателю иметь картоны того или другого цвета. Если ему нравятся цветные картоны, то он волен поступать со своей собственностью, как ему угодно. Отдавая преимущество белому цвету, мы основываемся на долгом опыте.
Что же касается публичных кабинетов, то нельзя, конечно, не признавать, что от частого обозрения листов белая бумага скорее и легче пачкается, нежели цветная. Тем не менее, мы и публичным собраниям решительно советуем употреблять белые картоны, ибо цветные не дают верного средства против указанных неудобств. И они под листами художников, часто требуемым для обозрения, захватываются руками, пачкаются и изнашиваются в течение 1—2 лет. Кроме того, хорошие цветные картоны дороже в цене, нежели белые. Поэтому никогда не следует прибегать к первым, в особенности при драгоценных листах знаменитых художников: они если и не совершенно убивают эффект даже самого сильного и красивого оттиска, то значительно ослабляют его.
Для несведущей толпы, пробегающей музеи без всякого понимания, скуки ради или из моды, для удовлетворения пустого тщеславия, желающей видеть гравюры, не имея о них понятия, требующей, чтобы ей подавали для обозрения гравюры Рафаэля, Рубенса или Тициана, для которой копии и оригиналы равнозначащи, – для такой толпы посетителей эстампных кабинетов обыкновенно имеется наготове несколько портфелей, вполне удовлетворяющих требованиям названных любителей искусства (!), в особенности когда им остается всего десять минут для изучения кабинета гравюр. Листы, предназначенные для такой службы, могут, пожалуй, быть прикреплены и на цветных картонах, если возможно, даже в толщину доски. Но художественная пища для тонкого знатока, истинного любителя и понимающего исследователя должна быть преподнесена им в соответствующей форме, как жемчужина в чистой раковине. Того достойны как художники, так и ценители искусства.
Нам остается сказать еще несколько слов о самом способе прикрепления гравюр на картонах. Оно может быть произведено различным образом:
а) Гравюра целиком наклеивается на подложенной бумаге. Для этого вся ее обратная сторона покрывается клеем или клейстером и плотно накладывается на картон. Чтобы не образовались при этом складки, нужно употреблять валик переплетчика или подобный инструмент. Таким способом часто наклеивались гравюры в старину. Но он не способствует ни к сохранению листов, ни красоте их. Напротив, от накладывания страдает сам лист, а вследствие различия бумаги картона и гравюры или когда последняя подвержена влиянию температуры, лист легко образует складки.
Группа «Митьки» — важная и до сих пор недостаточно изученная страница из бурной истории русского нонконформистского искусства 1980-х. В своих сатирических стихах и прозе, поп-музыке, кино и перформансе «Митьки» сформировали политически поливалентное диссидентское искусство, близкое к европейскому авангарду и американской контркультуре. Без митьковского опыта не было бы современного российского протестного акционизма — вплоть до акций Петра Павленского и «Pussy Riot». Автор книги опирается не только на литературу, публицистику и искусствоведческие работы, но и на собственные обширные интервью с «митьками» (Дмитрий Шагин, Владимир Шинкарёв, Ольга и Александр Флоренские, Виктор Тихомиров и другие), затрагивающие проблемы государственного авторитаризма, милитаризма и социальных ограничений с брежневских времен до наших дней. Александр Михаилович — почетный профессор компаративистики и русистики в Университете Хофстра и приглашенный профессор литературы в Беннингтонском колледже. Publisher’s edition of The Mitki and the Art of Post Modern Protest in Russia by Alexandar Mihailovic is published by arrangement with the University of Wisconsin Press.
Первая книга художницы Натальи Александровны Касаткиной (1932–2012), которая находилась – благодаря семье, в которой родилась, обаянию личности, профессионализму – всегда в «нужном месте», в творческом котле. (Круг её общения – Анатолий Зверев, Игорь Шелковский, Владимир Слепян, Юрий Злотников, Эдуард Штейнберг, Леонид Енгибаров, Ирина Ватагина…) Так в 1956 г. она оказалась на встрече с Давидом Бурлюком в гостинице «Москва» (вместе с И. Шелковским и В. Слепяном). После участия в 1957 г. в молодёжной выставке попала на первую полосу культового французского еженедельника Les Lettres Francaises – её работа была среди тех, которые понравились Луи Арагону.
Книга представляет собой сборник статей, эссе и размышлений, посвященных Ингмару Бергману, столетие со дня рождения которого мир отмечал в 2018 году. В основу сборника положены материалы тринадцатого номера журнала «Сеанс» «Память о смысле» (авторы концепции – Любовь Аркус, Андрей Плахов), увидевшего свет летом 1996-го. Авторы того издания ставили перед собой утопическую задачу – не просто увидеть Бергмана и созданный им художественный мир как целостный феномен, но и распознать его истоки, а также дать ощутить то влияние, которое Бергман оказывает на мир и искусство.
Книга известного арт-критика и куратора Виктора Мизиано представляет собой первую на русском языке попытку теоретического описания кураторской практики. Появление последней в конце 1960-х – начале 1970-х годов автор связывает с переходом от индустриального к постиндустриальному (нематериальному) производству. Деятельность куратора рассматривается в книге в контексте системы искусства, а также через отношение глобальных и локальных художественных процессов. Автор исследует внутреннюю природу кураторства, присущие ему язык и этику.
Книга И. Аронова посвящена до сих пор малоизученному раннему периоду жизни творчества Василия Кандинского (1866–1944). В течение этого периода, верхней границей которого является 1907 г., художник, переработав многие явления русской и западноевропейской культур, сформировал собственный мифотворческий символизм. Жажда духовного привела его к великому перевороту в искусстве – созданию абстрактной живописи. Опираясь на многие архивные материалы, частью еще не опубликованные, и на комплексное изучение историко-культурных и социальных реалий того времени, автор ставит своей целью приблизиться, насколько возможно избегая субъективного или тенденциозного толкования, к пониманию скрытых смыслов образов мастера.Игорь Аронов, окончивший Петербургскую Академию художеств и защитивший докторскую диссертацию в Еврейском университете в Иерусалиме, преподает в Академии искусств Бецалель в Иерусалиме и в Тель-Авивском университете.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.