О пьянстве - [9]

Я не отрывался от ушей учителя дзен.

А там были еще слова.

– …и вы, Рой, обещаете ли не принимать никаких наркотиков, пока находитесь в отношениях с Холлис?

Казалось, повисла смущенная пауза. Затем, со сцепленными руками в бурых четках:

– Обещаю, – произнес Рой, – не…

Скоро все закончилось. Или казалось, что закончилось. Учитель дзен выпрямился, улыбаясь лишь толикой улыбки.

Я коснулся плеча Роя:

– Поздравляю.

Затем склонился дальше. Взялся за голову Холлис, поцеловал ее в красивые губы.

Все продолжали сидеть. Нация недоразвитых.

Никто не шевельнулся. Свечи тлели, как недоразвитые свечи.

Я подошел к учителю дзен. Потряс ему руку:

– Спасибо. Вы неплохо провели церемонию.

Казалось, он по-настоящему доволен, отчего мне стало чуточку лучше. Но остальные те бандюганы – старый Таммани-Холл[25] и мафия: они были слишком горды и глупы, чтоб жать руку восточному человеку. Всего лишь еще один поцеловал Холлис. Всего лишь еще один пожал руку учителю дзен. Как будто это свадьба под дулом пистолета. Вся эта семья! Ну, я последним узна́ю – или мне последнему сообщат.

Теперь, когда свадьба закончилось, тут показалось очень холодно. Они просто сидели и друг на дружку пялились. Я нипочем не понимал человеческую расу, но кто-то же должен тут валять дурака. Сорвал с себя зеленый галстук, подбросил его в воздух:

– ЭЙ! ХУЕСОСЫ! НИКТО НЕ ПРОГОЛОДАЛСЯ, ЧТО ЛИ?

Я подошел и принялся хватать сыр, ножки маринованных поросят и куриную пизду. Некоторые чопорно оттаяли, подошли и тоже ухватились за еду, не зная, чем еще заняться.

Я подтолкнул их поклевать. Потом отошел и снова вдарил по скотчу и воде.

Пока был в кухне, снова наполнял себе – услышал, как учитель дзен говорит:

– Мне пора.

– Ууу, не уходите… – расслышал я старый, скрипучий и женский голос посреди величайшего за три года сборища бандюганов. И даже она говорила будто бы не всерьез. Что я тут делаю с этими? Или с профом из УКЛА? Нет, профу из УКЛА тут самое место.

Должно же быть покаяние. Или что-то. Какое-то действие, чтобы всю процедуру очеловечить.

Как только я услышал, что учитель дзен закрыл парадную дверь, – опустошил свой стакан для воды, полный скотча. Затем выбежал через всю комнату лепечущей сволоты при свечах, отыскал дверь (целое дело, хоть и недолго) и распахнул ее, закрыл ее и вот я… шагах в 15 за мистером Дзеном. У нас еще оставалось шагов 45 или 50 до стоянки машин.

Нагнал его, шатаясь, два шага на его один.

Завопил:

– Эй, Учила!

Дзен повернулся.

– Да, старик?

Старик?

Мы оба остановились и воззрились друг на друга на той загибающейся лестнице в том тропическом саду под луной. Казалось, настало время завязать отношения потесней.

Тогда я ему сказал:

– Я хочу себе либо ваши неебические уши, либо ваш неебический прикид – вот этот вот банный халат с неоновой подсветкой, что сейчас на вас!

– Старик, вы спятили!

– Я думал, у дзена больше тяму, чем делать такие отъявленные и необоснованные заявления. Вы меня разочаровываете, Учила!

Дзен сложил вместе ладони и возвел очи горе.

Я сказал ему:

– Либо ваш неебический прикид, либо ваши неебические уши!

Он не разводил ладони, по-прежнему глядя вверх.

Я ринулся вниз по ступенькам, несколько пропустив, но все равно летел вперед, благодаря чему не раскроил себе голову, и, падая вниз к нему, пробовал замахнуться, но был сплошь инерция, как что-то выпущенное на волю без прицела. Дзен поймал меня и выпрямил.

– Сын мой, сын мой…

Мы сошлись близко. Я размахнулся. Зацепил его щедро. Услышал, как он шипит. Он сделал шажок назад. Я снова размахнулся. Промазал. Сильно левее взял. Упал в какие-то импортные растения из преисподней. Поднялся. Вновь к нему двинулся. И при свете луны увидел перед собственных штанов – заляпанных кровью, свечными потеками и рвотой.

– Ты встретил своего учителя, гад! – уведомил его я, надвигаясь на него. Он ждал. Годы работы мастаком на все руки не оставили мои мышцы совсем уж вялыми. Я двинул ему поглубже в пузо, вложив в удар все 230 фунтов своего веса.

Дзен кратко охнул, вновь воззвал к небу, сказал что-то по-восточному, выдал мне рубящий удар карате, по-доброму, и я остался обернут чередою бессмысленных мексиканских кактусов и того, что, на мой взгляд, было растениями-людоедами из глубин бразильских джунглей. Под лунным светом я отдыхал, покуда этот лиловый цветик, похоже, не подобрался к моему носу и не начал деликатно выщипывать у меня дыхание.

Бля, по крайней мере, 150 лет ушло на то, чтобы вломиться в «гарвардскую классику». Выбора не оставалось: я высвободился от этой штуки и вновь полез по лестнице наверх. У самой вершины воздвигся на ноги, открыл дверь и вошел. Никто меня не заметил. Все по-прежнему несли какую-то херню. Я плюхнулся к себе в угол. От удара карате над левой бровью у меня возникла ссадина. Я нашел свой носовой платок.

– Бля! Мне нужно выпить! – завопил я.

С выпивкой подошел Харви. Сплошь скотч. Я вылакал. Почему это жужжанье разговаривающих людских существ бывает таким бессмысленным? Я заметил, как женщина, которую мне представили как мать невесты, светит много ноги, и выглядело это вовсе недурно, весь этот долгий нейлон с дорогими каблуками-шпильками, плюс маленькие драгоценные кончики возле носков. У идиота от такого началась бы чесучка, но я же только полуидиот.