О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников - [4]

Уже в студенческие годы Бартенев знакомится со многими примечательными москвичами вне университета. В первую очередь это, конечно, Павел Воинович Нащокин, который не только предоставил ему для публикации письма Пушкина, но и содействовал его знакомству с другими людьми пушкинского круга.

Окончив весною 1851 года кандидатом университет, Бартенев принял предложение Лидии Дмитриевны Шевич (урождённой графини Блудовой) поступить учителем к её сыновьям и в декабре по только что открытой Николаевской железной дороге уехал в Петербург.

На 2-м этаже дома Плеске на Моховой, который снимали Шевичи, Бартенев провёл полтора года. Он не преминул воспользоваться встречами с приезжавшим к дочери графом Д. Н. Блудовым, чтобы поговорить с ним «про недавнюю старину». «В то время почти ничего не позволялось печатать об русской истории XVIII века, вследствии ненависти Николая Павловича к памяти Екатерины Великой, внушённой ему его матерью; Блудов же был необыкновенно словоохотлив, и я внимал ему, как „губа напояемая“».

Эти полтора петербургских года знаменательны в жизни Бартенева и двумя чрезвычайно важными для него знакомствами.

Первое — Сергей Александрович Соболевский, которому он, был рекомендован М. П. Погодиным. Человек разносторонне образованный, остроумный и, главное — на протяжении ряда лет близкий к Пушкину, отлично знавший все перипетии жизни поэта, его привычки и пристрастия, был для начинающего пушкиниста подлинным кладом. Знакомство, начавшееся в это время и перешедшее вскоре в дружбу, продолжалось до самой смерти Соболевского в 1870 году.

Второе — Пётр Александрович Плетнёв, поэт, критик, в ту пору уже профессор и ректор Петербургского университета, и опять же главное — один из ближайших друзей Пушкина. Плетнёв тепло отнёсся к молодому энтузиасту, высоко ценил его самоотверженный труд, помогал ему. 14 августа 1852 года Бартенев писал Плетнёву: «Нечего исчислять, как для меня лестны были Ваши приёмы, Ваше радушие, как дороги мне беседы Ваши»[12]. А много лет спустя в автобиографии вспоминал: «Я редко пропускал его Субботы, на которые съезжались к нему любители словесности и тихой беседы… С Плетнёвым до конца его жизни я был в беспрестанной переписке».

Летом 1853 года Бартенев вернулся в Москву,— и с древней столицей связана вся его дальнейшая жизнь, разносторонняя деятельность учёного-историка, литератора, издателя.

Деятельности этой не мешала, а скорее содействовала служба в московском архиве Министерства иностранных дел, куда он определился в конце того же 1853 года, по рекомендации С. М. Соловьёва. Занятия в архиве соответствовали его интересам. Здесь прошёл он серьёзную школу обращения с историческими документами, познакомился с некоторыми из числа строго секретных.

Одновременно продолжаются и углубляются его связи с кругом славянофилов. Происходят постоянные встречи с Елагиными, Аксаковыми, Киреевскими. Общение с этими людьми Бартенев «почитал счастием своей литературной и общественной жизни».

К этому времени относится его активное сотрудничество в журналах славянофильского направления.

В середине 1858 года Бартенев оставляет службу в архиве и уезжает за границу. Он хочет увидеть Европу, познакомиться с достижениями мировой науки. Германия, Бельгия, Франция, Англия, Чехия… Отовсюду он шлёт друзьям обстоятельные письма. П. А. Плетнёв 14 (26) ноября 1858 г. сообщал П. А. Вяземскому: «Бартенев долго жил в Бельгии, два раза съездил в Лондон, влюбился в него и в англичан. Теперь он в Париже, где бранит всё французское. В начале декабря, вероятно, он достигнет Праги, главной цели своего путешествия»[13]. В Берлине он слушал лекции К. Фишера и других знаменитых университетских профессоров, в Брюсселе встречался с польским эмигрантом историком И. Лелевелем, в Праге вёл дружеские беседы с видными деятелями славянского мира — В. Ганкой, П. Шафариком и другими. Проблемы славянства входят в круг его первостепенных интересов. В этом смысле Плетнёв и называет Прагу «главной целью его путешествия».

Особо примечательны поездки Бартенева в Лондон, где он встречался с А. И. Герценом. Здесь мы находим проявление той противоречивости общественно-политической позиции Бартенева, о которой уже говорилось выше и которая при явном консерватизме и монархизме не исключала интереса к радикальным общественным течениям и их выдающимся представителям. Решительно не приемля как революционных взглядов Герцена, так и его художественных произведений, Бартенев в то же время сочувственно относился к герценовским вольным изданиям, особенно к «Полярной Звезде», за публикацию исторических документов, опубликование которых на родине было невозможно. В 1858 году в «Полярной Звезде» были напечатаны «Записки» Екатерины II, тщательно скрываемые в России. Все терялись в догадках, кто мог передать их лондонскому изгнаннику Герцену. Правительственные агенты упорно искали виновного. На Бартенева, конечно, никто не мог подумать. А это был именно он. С немалым риском для себя тайно перевёз он их через границу и доставил в Лондон. Решение пойти на риск и передать запретные тексты Герцену было вызвано, конечно, не желанием дискредитировать императорский дом, а энтузиазмом историка, убеждённого в том, что столь важный документ должен быть обнародован. Сделать же это можно было только за пределами России и при тех возможностях, которыми располагал Герцен.