О природе вещей - [21]

Шрифт
Интервал

Черви, когда от дождей проливных разлагается почва, —
Что для рождения чувств никакого не надобно чувства.
Если же мне возразят, что только путем изменений
Чувство из чуждого чувству способно возникнуть, иль только
Как бы посредством родов, что приводят к его появленью,
Я удовольствуюсь тем указанием и разъясненьем,
Что не бывает родов, если не было раньше соитья,
Что изменения все происходят путем сочетанья.
Чувствам, во–первых, нельзя оказаться в каком–либо теле,
Прежде того, как само народится живое созданье,
Ибо материя вся, пребывая рассеянной всюду —
В воздухе, в реках, в земле и во всяких земли порожденьях —
Не образует еще, не сошедшися в должном порядке,
Жизни движений в себе, от которых всезрящие чувства
Вспыхнувши, зорко блюдут и хранят все живые созданья.
Далее, каждый удар, не по силам живому созданью,
Валит на месте его и немедленно следом за этим
В теле его и в душе все чувства приводит в смятенье,
Ибо тогда у начал разрушаются их положенья
И прекращаются тут совершенно движения жизни
Вплоть до того, что материя вся, сотрясенная в членах,
Узы живые души отторгает от тела и душу,
Врозь разметав ее, вон чрез отверстия все выгоняет.
Да и чего же еще ожидать при ударе возможно
Кроме того, что он всё разнесет и все связи расторгнет?
Правда, бывает и так, что при менее резком ударе
Могут его одолеть уцелевшие жизни движенья
И, одолев от толчка происшедшую сильную бурю,
Всё возвращают опять к теченью по прежнему руслу,
А завладевшее было всем телом движение смерти
Врозь разгоняют и вновь зажигают угасшие чувства.
Иначе как же тогда у самого смерти порога
К жизни вернуться скорей и к сознанию было бы можно,
Чем удалиться навек, предначертанной цели достигнув?
Кроме того, если боль возникает, коль, некою силой
В членах и в мясе живом потрясаясь, тела основные
Во глубине своих гнезд приходить начинают в смятенье,
А по местам водворясь, вызывают отрадное чувство, —
Ясно, что первоначал никакая не может затронуть
Боль и самим по себе им не ведомо чувство отрады,
Раз никаких у них нет своих собственных тел изначальных,
От перемены движений которых они бы страдали
Или какой–нибудь плод наслаждений вкушали приятных.
Значит, началам вещей никакое не свойственно чувство.
Если же чувство иметь способны живые созданья
Лишь потому, что самым началам их свойственно чувство,
То каковы же тогда в человеческом роде начала?
Верно, способны они заливаться и хохотом звонким,
И орошать и лицо и щеки обильно слезами,
И о составе вещей говорить с пониманием дела,
И рассуждать, наконец, о собственных первоначалах?
Ибо ведь, если вполне во всем они смертным подобны,
Значит, и сами должны состоять из других элементов,
Эти — опять из других, и конца ты нигде не положишь:
Ибо, по–твоему, всё способное к речи, ко смеху,
К мысли, должно состоять из начал совершенно таких же.
Если ж мы видим, что вздор это всё, да и прямо безумье,
Что и без всяких начал смеющихся можно смеяться
И разуметь, и в ученых словах излагать рассужденья,
Не состоя из семян и разумных и красноречивых,
То почему же нельзя, чтобы всё, одаренное чувством,
Сложный имело состав из семян, не имеющих чувства?
Семени мы, наконец, небесного все порожденья:
Общий родитель наш тот, от которого всё зачинает
Мать всеблагая, земля, дождевой орошенная влагой,
И порождает хлеба наливные и рощи густые,
И человеческий род, и всяких зверей производит,
Всем доставляя им корм, которым они насыщаясь
Все беззаботно живут и свое производят потомство.
Матери имя земля справедливо поэтому носит.
Также всё то, что земля породила, уходит обратно
В землю, а что изошло из пределов эфира, то снова
Всё возвращается к ним, улетая в обители неба.
Но, с истребленьем вещей, материи тел не способна
Смерть убивать, а лишь их сочетанья она расторгает
И производит затем сочетанья иные, и этим
Делает то, что и форму и цвет изменяют все вещи,
Чувства рождаются в них и внезапно опять пропадают.
Видишь из этого ты, что имеет значенье, с какими
И в положеньи каком войдут в сочетание те же
Первоначала и как они двигаться будут взаимно;
И не считай, что телам изначальным и вечным присуще
То, что, мы видим, плывет по поверхности всяких предметов,
Что возникает порой и опять исчезает внезапно.
Даже и в наших стихах ведь имеет большое значенье
Расположение букв и взаимное их сочетанье:
Теми же буквами мы означаем ведь небо и землю,
Солнце, потоки, моря, деревья, плоды и животных;
Если не полностью все, то всё–таки большая часть их
Те же, и только один распорядок их дело меняет.
То же и в самых вещах: материи все измененья —
Встречи, движения, строй, положенье ее и фигуры —
Необходимо влекут за собой и в вещах перемены.
Ныне внимателен будь, достоверному внемля ученью:
Новый предмет до ушей твоих бурно стремится достигнуть,
В новом обличьи предстать пред тобою должно мирозданье.
Нет, однако, вещей достоверных, чтоб невероятны
Не показались они нам с первого взгляда, а также
Ни удивительных нет, ни настолько великих явлений,
Чтоб не внушали они изумленья всё меньше и меньше.
Чистую, прежде всего, укажу я лазурь небосвода,
Всё, что объемлется им: и светила, бродящие всюду,
Месяц, блистательный свет, изливаемый солнца сияньем;

Рекомендуем почитать
Творчество и развитие общества в XXI веке: взгляд науки, философии и богословия

В условиях сложной геополитической ситуации, в которой сегодня находится Россия, активизация собственного созидательного творчества в самых разных областях становится одной из приоритетных задач страны. Творческая деятельность отдельного гражданина и всего общества может выражаться в выработке национального мировоззрения, в создании оригинальных социально-экономических моделей, в научных открытиях, разработке прорывных технологий, в познании законов природы и общества, в искусстве, в преображении человеком самого себя в соответствии с выбранным идеалом и т.


Священное ремесло. Философские портреты

«Священное ремесло» – книга, составленная из текстов, написанных на протяжении 45 лет. Они посвящены великим мыслителям и поэтам XX столетия, таким как Вячеслав Иванов, Михаил Гершензон, Александр Блок, Семен Франк, Николай Бердяев, Яков Голосовкер, Мартин Хайдеггер и др. Они были отмечены разными призваниями и дарами, но встретившись в пространстве книги, они по воле автора сроднились между собой. Их родство – в секрете дарения себя в мысли, явно или неявно живущей в притяжении Бога. Философские портреты – не сумма литературоведческих экскурсов, но поиск богословия культуры в лицах.


Во власти инстинктов

Автор книги — писатель-натуралист, доктор биологических наук, профессор зоологии. Всю жизнь посвятил изучению природы и ее животного мира. Теперь, в канун своего девяностолетия, как и многие, обеспокоенный судьбами человечества, написал эту, свою последнюю пятьдесят четвертую книгу, по необычной для него теме — о природе человека. Она предназначена для широкого круга читателей.


О принципе противоречия у Аристотеля. Критическое исследование

Книга выдающегося польского логика и философа Яна Лукасевича (1878-1956), опубликованная в 1910 г., уже к концу XX века привлекла к себе настолько большое внимание, что ее начали переводить на многие европейские языки. Теперь пришла очередь русского издания. В этой книге впервые в мире подвергнут обстоятельной критике принцип противоречия, защищаемый Аристотелем в «Метафизике». В данное издание включены четыре статьи Лукасевича и среди них новый перевод знаменитой статьи «О детерминизме». Книга также снабжена биографией Яна Лукасевича и вступительной статьей, показывающей мучительную внутреннюю борьбу Лукасевича в связи с предлагаемой им революцией в логике.


Пушкин в русской философской критике

Пушкин – это не только уникальный феномен русской литературы, но и непокоренная вершина всей мировой культуры. «Лучезарный, всеобъемлющий гений, светозарное преизбыточное творчество, – по характеристике Н. Бердяева, – величайшее явление русской гениальности». В своей юбилейной речи 8 июля 1880 года Достоевский предрекал нам завет: «Пушкин… унес с собой в гроб некую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем». С неиссякаемым чувством благоволения к человеку Пушкин раскрывает нам тайны нашей натуры, предостерегает от падений, вместе с нами слезы льет… И трудно представить себе более родственной, более близкой по духу интерпретации пушкинского наследия, этой вершины «золотого века» русской литературы, чем постижение его мыслителями «золотого века» русской философии (с конца XIX) – от Вл.


Падамалай. Наставления Шри Раманы Махарши

Книга содержит собрание устных наставлений Раманы Махарши (1879–1950) – наиболее почитаемого просветленного Учителя адвайты XX века, – а также поясняющие материалы, взятые из разных источников. Наряду с «Гуру вачака коваи» это собрание устных наставлений – наиболее глубокое и широкое изложение учения Раманы Махарши, записанное его учеником Муруганаром.Сам Муруганар публично признан Раманой Махарши как «упрочившийся в состоянии внутреннего Блаженства», поэтому его изложение без искажений передает суть и все тонкости наставлений великого Учителя.