О природе - [39]

.

120

Поворотные меты Зари и Заката —

Большая Медведица,

а напротив Медведицы —

кромка эфирного Зевса.

* * *

Вероятно, самый сложный для толкования фрагмент, подразумевающий модель и устройства неба, и смены дня и ночи, и смены времен года. Лебедев (Л 372) дает подробное толкование, указывая, что здесь Гераклит вводит модель космоса как стадиона с поворотными метами (камень, около которого колесница должна была развернуться и помчаться назад – задеть мету равно катастрофе; то есть любая борьба противоположностей происходит на грани катастрофы). Смена времен года происходит как смена команд в спортивной игре.

Мы предполагаем, что можно истолковать цитату так: смена дня и ночи происходит благодаря их соперничеству, поддерживающему единство противоположностей, но у соперничества есть его институциональные условия, а именно само устройство стадиона с полем и зрителями, и Зевс является всеобщим зрителем, обеспечивающим функционирование стадиона как института.

Тем самым Гераклит ратует за монархию, которая будет отвечать общему замыслу Логоса и об институтах, и о противоположностях и позволит избежать дальнейших катастроф на стадионе. Лучше всего проиллюстрировать мысль Гераклита историософским сонетом Вяч. Ив. Иванова, где налицо малое собрание основных образов этого отрывка, включая стадион с метами, огонь и голубизну неба как ту самую «эфирность Зевса». Только Иванов говорит о повторяемости и катастрофичности не природных, а исторических процессов, а именно цитирует мысль Вергилия о возрождении сожженной Трои в Риме благодаря миссии Энея:

Вновь арок древних верный пилигрим,

В мой поздний час вечерним «Ave, Roma»

Приветствую, как свод родного дома,

Тебя, скитаний пристань, вечный Рим.

Мы Трою предков пламени дарим;

Дробятся оси колесниц меж грома

И фурий мирового ипподрома:

Ты, царь путей, глядишь, как мы горим.

И ты пылал – и восставал из пепла,

И памятливая голубизна

Твоих небес глубоких не ослепла.

И помнит в ласке золотого сна,

Твой вра́тарь кипарис, как Троя крепла,

Когда лежала Троя сожжена.

121

Эфесяне заслуживают

перевешаться всем своим

          взрослым населением,

оставив город подросткам:

ведь они Гермодора,

от которого им было

          больше всего пользы,

выгнали, сказав:

«Пусть никто не будет полезнее других,

а кабы не так,

пусть в другом месте

          и с другими людьми».

* * *

Гермодор – неудавшийся законодатель Эфеса, и Гераклит осуждает завистливое население, не потерпевшее выдающегося человека.

122

Близкоприхождение.

* * *

Цитата сохранена для нас в византийском энциклопедическом словаре Х века словаре «Суда» («Смесь»), как словарная статья, состоящая из одного существительного, без глагола. Судя по контексту, Гераклит сопоставил спор и приближение: и там и там мы можем подойти близко к мысли или к предмету, но важно не задеть его, чтобы не было катастрофы. По сути, Гераклит впервые формулирует здесь идею, которая нам известна как «научный подход» – для нас это уже стертая метафора, а для Гераклита было открытием того, что можно не только «вещать» о вещах как эпики, но и диалектически приближаться к ним, экспериментировать с осторожностью и пристальным вниманием.

123

Природа прятаться любит.

* * *

Эти слова – не про непознаваемость природы, не про «тайны и загадки природы, которые нам осталось разгадать», как обычно думают, а про склонность природы к тому, чтобы не быть публичной, что страх или немилость в ней остаются всегда, в ней всегда есть нечто постыдное. Перед нами первая весть перехода от культуры стыда к культуре совести – прежде нормативная культура стыда (герои Гомера очень стыдливы, бесстыдство порицается как преступление) объявляется слишком натуралистической, в духе устаревших философов, и проповедуется культура совести, основанная на самопознании, на суде над собой, на публичной норме отношения к своим частным состояниям, которая в конце концов победила благодаря Сократу, Сенеке и Августину.

124

Как ком как попало разметанный —

прекраснейший космос.

* * *

Отсутствие контекста создает трудности интерпретации: это собственная позиция Гераклита, сатира на его философских противников или обличение мнения толпы, которая не способна видеть научные закономерности. Последнее (поддержанное Дильсом) кажется менее всего вероятным: толпа, согласно Гераклиту, видит только явления, но мысль, что «все случайно», не свойственна античной религии, а разве что экзистенциальному фатализму нового времени. Муравьев понимает ком как «выкидыш» (М 179), а Лебедев понимал как слиток, как каламбурное сопоставление драгоценного космоса и драгоценного слитка, но после признал эту версию недостаточно убедительной (Л 316); впрочем, может быть, если это «ком мяса», то это презрение вегетарианца к мясоедам, претендующим на философское знание мира. Сказать, что это пародия на натурфилософов, можно, и тогда это попытка спародировать единое материальное начало, представить его натуралистично как груду материи в духе, как если бы мы назвали Гераклита «пожарником». Но вряд ли Гераклит вел полемику на таком грубом уровне. Мы соглашаемся с Лебедевым, что здесь Гераклит доказывает целесообразность космоса, а именно что его закономерности не могли возникнуть из хаоса (Лебедев видит здесь полемику с Анаксимандром), и поэтому здесь, скорее, не сатира, а доказательство от противного, с признанием некоторых нерушимых границ понятий, – что из хаоса бывает только хаос. Как собственную позицию Гераклита мешает воспринять эти слова то, что для Гераклита прекрасное и безобразное – не противоположности, которые могут совпасть, а маркеры уровней познания природы вещей: прекраснейшая обезьяна безобразна в сравнении с человеком. Тогда космос, о котором учили натурфилософы, безобразен в сравнении с прекрасным космосом Гераклита – на этой интерпретации фрагмента мы и остановимся. Лучше всего смысл отрывка для нас выражает четверостишие из «Лабиринта» (1940) У. Х. Одена, где из предположения постановки вопроса при столкновении с хаосом следует превращение хаоса в космос: