О природе - [37]
110
Буквально: «было бы не лучшее». Мы решили усилить в переводе эту проповедь аристократического аскетизма, который Гераклит противопоставлял эгоизму тиранов и предателей, часто достигающих того, чего они хотят, – но это очень неблагородно. Частая трактовка в духе «Людям не к добру исполнение всех желаний», в духе фольклорно-сказочных представлений о Возмездии, кажется нам недостаточной, учитывая более сложное понимание Возмездия в системе Гераклита.
111
Читателю может показаться, что это изречение относится к «житейской мудрости», что чем больше мы устаем, тем больше радуемся отдыху и т. д. На самом деле перед нами пример экспансии мысли: Гераклиту надо распространить правило единства противоположностей и на область чувственности, чтобы сделать свою систему более завершенной и убедительной.
Лебедев (Л 406) справедливо полагает, что здесь продолжается полемика Гераклита с пониманием счастья как исполнения желания, начатая в предыдущем фрагменте.
112
В герменевтическом переводе Хайдеггера (Х 454) это звучит так:
Думающее мышление – это благородство, и это [действительно] так, потому что знание [заключается в том, чтобы] средоточить несокрытое (из сокрытия в несокрытость) по способу его произведения в сюда-поставленное и вы-ставленное из взирания на восхождение, (но все это) в разверзающе-вбирающем соотнесении с исконным сосредоточением.
Для нас неожиданно, что великой доблестью объявлено мышление. Муравьев даже предложил исправить на мудрое или здравое мышление (М 176). Мыслить в нашем понимании может быть доблестью разве что метафорически, как, например, «мыслящими людьми» называли в России смелых агитаторов или как о подвижнической работе ученого могут говорить как о «подвиге мысли».
Но для Гераклита доблесть – именно мыслить вообще: в том смысле, что обдумать мысль – это уже совершить подвиг, например, выступить за единство перед лицом врага, обдумав мысль о единстве, или настояв на справедливости, обдумав природу справедливости. Мыслящий человек всегда готов к подвигу, потому что сама природа мысли соотнесла его с тем состоянием свободы суждения, которое отличает богов или полубогов от обыденных людей.
Мудрец Гераклита говорит правду, то есть всегда свидетельствует в суде в пользу правды, выступает как борец за правду, пользуясь всеми институциональными возможностями, и творит, подражая природе, то есть делает дела не для себя лично, а для всех: например, открывает общественные здания. У нас таким человеком назвали бы, скажем, учредителя университета, создателя библиотеки или музея.
113
Продолжение предыдущего рассуждения. Дело не в том, что все люди умеют мыслить, а в том, что мысль всегда соотнесена с «общим», будущим общим государством, общим благом. Только мысль, занятая делами будущего государства, его общественной значимостью, и может назваться истинной мыслью.
114
По сути, этот отрывок – конституция будущего государства, объединяющего все греческие города. У отдельных городов есть человеческие законы и институты, способные их защищать, тогда как федеративное государство греческой Ионии будет управляться божественным законом, признаки которого 1) повышенная настойчивость в его защите, федеральный уровень управления, который стоит выше отдельных человеческих интересов, и поэтому настаивает на законе лучше, чем обычные полисные институты, 2) преобразование законов отдельных полисов как их «воспитание», как придание им большей гибкости, действенности и убедительности, 3) достаточность закона для всех, то есть определенная экономическая и социальная политика, исходящая из равноправия граждан, выражающегося в представительстве, 4) победы, во всяком случае, победа над персами, которая докажет правильность федерального закона.
Предложенное Нилендером добавление в начале «говорить и действовать разумно» (Н 65) для нас неубедительно, так как речь в этом отрывке идет о норме политического федерального представительства, а не о деяниях отдельных великих мужей.
115
Мы согласны с Лебедевым, что этот фрагмент был ошибочно приписан Гераклиту: сравнение души с перемножающим себя (умножающим себя на себя, возводящим в квадрат – что подразумевает пифагорейское сравнение идеальной души с квадратом) логосом, то есть мерой, которая может увеличиваться пропорционально (если мы увеличили длину одной стороны прямоугольника, то нужно в той же пропорции увеличить длину смежной стороны), может принадлежать пифагорейцам, но не враждебному им Гераклиту. Можно было бы перевести «Душе присущ логос, масштабируемый в большую сторону», понимая логос как геометрическую меру. Впрочем, М. Вундт, которого цитирует Маковельский, предлагал это понимать буквалистски как возникновение в душе множества логических понятий (Д 309), что выглядит совсем наивным анахронизмом – Гераклит не мог выделять такую чисто субъективную сторону философского творчества. Но в формулировке «самовозрастающий логос» (ее нет ни у Нилендера, ни у Маковельского), благодаря переводу в академической «Истории философии» 1941 года «Психее присущ самовозрастающий логос» (с. 61), это изречение вошло во все учебники с явным вегетативным оттенком, как бы указывая на способность души самой развиваться, образовываться и достигать успеха, и тем самым – на автономию культуры. Именно в этом смысле его употреблял Ю. М. Лотман, также Венедикт Ерофеев в поэме «Москва – Петушки»:
