О природе - [30]
В любом случае, Гераклит выступает как радикальный реформатор религии, сам будучи царем-жрецом по праву рождения, реформатором сверху, который не хочет, чтобы философская вера была опять поглощена материальным культом.
70
Лебедев видит в этом возможное словесное нападение на идолов и другие предметы традиционного культа (Л 405), а также возможное указание на необходимость повзрослеть и достичь настоящей меры.
Но, может быть, это и указание на то, что после войны оставшееся оружие, которое не сакрализовано, как доставшиеся трофеи, может стать игрушкой – исключительно частый мотив в культуре. Тогда это высказывание надо понимать так, что те, кто не хотят участвовать в решающей войне, те все превращают в забаву, даже если считают себя серьезными и благонамеренными.
71
Цитата сохранена для нас Марком Аврелием. Лебедев (Л 397) проанализировав аскетику Гераклита объясняет, что здесь возможен намек на то, что возвращающемуся домой в темноте давали факел, огонь должен быть во главе любого метода изысканий, ведя душу, соблюдающую аскезу сухости, в дом молнийного небесного огня – с земного пира на небесный пир.
Мы думаем, что это можно понять проще: человек, теряя и теряясь, сразу утрачивает путь, то есть не участвует в космических процессах должным образом. Тогда как, найдя себя, придя в чувство, он осознает, как именно должен двигаться в отношении к Логосу и его истине. В целом, следующий фрагмент о тех, кто разошелся с Логосом и блуждает, иллюстрирует эти мысли: для этих людей все становится чужим – а значит, они не просто забывают, но забываются.
72
«Всё» обозначено отвлеченным средним родом множественного числа, тогда в разладе с ним люди, общающиеся с ним, а не вещи. Маковельский удачно перевел: «С тем Логосом, с которым они имеют наиболее постоянное общение, правителем вселенной, они расходятся, и вещи, с которыми они ежедневно встречаются, кажутся им незнакомыми» (Д 301). Гераклит, вероятно (мы не знаем, что было рядом с этой фразой и насколько это вообще не вольный пересказ Марка Аврелия), избегает слов «мир» и «люди», имея в виду, что люди в каком-то смысле теряют себя, когда выходят из-под управления логоса, а им кажется, что они потеряли все вещи.
73
Развитие предыдущей мысли на простом примере: спящий на уровне явлений ничем может не отличаться от бодрствующего (он тоже мыслит, воображает, стремится, планирует), но при этом никакой пользы в отношении общего Логоса он не приносит. В этом смысле частная деятельность в политике, не согласная с общим интересом, может быть отождествлена со сновидческой. «Творить и говорить» проще всего понимать как вариацию политической пары, знакомой всем нам, «слова и дела» (ср. Л 268): за словами должны следовать дела, нужно судить по делам, а не по словам и т. д.
74
Это и сейчас часто встречающееся разговорное выражение: не быть детьми своих родителей, то есть не следовать им во всем прямо и не рассуждая. Но что сейчас звучит обычно, во времена Гераклита выглядело сокрушительным: мудрость поговорок в то время подтверждала как раз идею неизбежной похожести детей на родителей. То, что дети могут пойти совсем своим путем, все, разумеется, знали, но речевых средств для обособления детей от родителей не было, а были только практические – участие в колонизациях, войнах и других бурных событиях века. Гераклит хочет, чтобы эта практика утвержилась и на уровне слова.
75
Дильс понимал это просто – в спящих продолжает происходить обмен веществ (Д 302). Лебедев (Л 417) – что имеются в виду ремесленники, которые в своих технологиях подражают природе, работают как она и вместе с ней, но при этом разбираются в Логосе не лучше спящих.
Думается, что все же здесь речь не о подражании природе или соперничестве с ней, а о том, что порядок покоя подразумевает порядок возникновения; а значит, и сон имеет в виду бодрость. Тогда раз в мире все же может что-то возникнуть, тогда и от спящих должен быть какой-то толк, как есть толк от обстоятельств в войне как делателей и орудий войны – как соделателей.
76
Дильс приводит под этим же номером вариации Плутарха и Марка Аврелия с тем же самым смыслом. Эти слова вполне отвечают мысли Гераклита о противоположностях и радикализации избытка и недостатка, так что они могут быть отождествлены с «жизнью» и «смертью». Гераклит явно приучал современников видеть в «жизни» и «смерти» не какие-то таинственные мифологические сущности, а границы опыта, рамки для возникновения других понятий, в том числе базовых – четыре элемента в натурфилософии были не просто «представлениями о материи», а некоторыми базовыми структурными понятиями: как для нас, скажем «число», «функция», «структура». При этом, в отличие от последователей Пифагора, Гераклит не хотел заменять прежние мифологические системы сущностей новой системой, основанной на числе и его свойствах, чтобы просто пересобрать более разумно базовые понятия, – но стремился к тому, чтобы базовые понятия оказались соотнесены прежде всего с нашим чувственным опытом, а наш умственный опыт порождал все новые понятия, не ограничивая их список, как у пифагорейцев.
