О подчинении женщины - [8]

Общее применение практического закона, в известных случаях, служит довольно сильною порукою того, что он имеет или, по крайней мере, прежде имел в виду хорошие цели. Так бывает в том случае, когда известный практический принцип был сначала принят и впоследствии поддерживаем, как средство к подобной цели, возможно успешное достижение которой было подвергнуто разнообразному опыту. Всеобщее господство мужчин над женщинами имело бы некоторое основание только в том случае, если бы оно при самом своем начале явилось результатом добросовестного сравнения различных способов к управлению обществом, если бы, например, по испробовании всяких других способов к общественной организации (как господство женщин над мужчинами, равенство между двумя полами, всякие смешанные и отдельные формы управления, какие только можно представить) было дознано положительным опытом, что к обоюдному счастию и благосостоянию полов ведет всего лучше именно тот порядок, при котором женщины всецело становятся под ярмо мужчин, утрачивая всякое участие в общественных делах и легально повинуясь – каждая в отдельности – тому мужчине, с которым она соединила свою участь. Но даже и в этом случае соображения, внушившие такой порядок, подобно многим первоначальным фактам общественного быта, для нас уже давно перестали существовать. Но в том-то и штука, что в нашем частном случае все происходило наоборот. Начнем с того, что мнение, высказываемое в пользу настоящей системы, совершенно подчиняющей слабый пол сильному, – мнение это опирается только на одну теорию, потому что люди никогда не пробовали никакого другого порядка и, следовательно, тут уже никак нельзя сказать, чтобы окончательное решение было указано опытом, в том смысле, в каком он противополагается теории. Во-вторых, принятие этой системы неравноправности никогда не было результатом обсуждения, предусмотрительности или каких бы то ни было социальных идей, какого бы то ни были изучения того, что ведет к пользе человечества и к доброму общественному порядку. Вся система просто-напросто вышла из того факта, что при самом раннем, сумеречном начале человеческого общества всякая женщина (смотря по цене, придаваемой ей мужчинами, и вследствие своей сравнительной мышечной слабосильности) находилась в рабском подчинении какому-нибудь мужчине. Законы и всякие порядки благоустройства начинают с того, что признают уже существовавшие до них между отдельными лицами отношения. Что было сырым физическим фактом, они обращают в легальное право, придают ему санкцию общества и главнейшим образом стараются, для приобретения и поддержания этих прав, ввести общественные и организованные средства вместо неправильного и незаконного проявления физического насилия. Таким образом, те лица, которые силою были вынуждены повиноваться, укрепляются легально в этом повиновении. Рабство, первоначально простой результат физической схватки между господином и рабом, было возведено в правило, сделалось предметом общего договора между господами, которые, соединившись вместе ради общих интересов, своею коллективною силою гарантировали частное имущество каждого, включая и рабов его. В древние времена огромное большинство мужского пола находилось в рабском состоянии точно так же, как и весь поголовный комплект женщин. И прошли многие века – и между ними века высокой культуры, – прежде чем тот или другой мыслитель осмелился заподозрить правильность или безусловную социальную необходимость известного вида рабства.

Мало-помалу, однако, такие мыслители являлись среди человечества, и при помощи всего прочего общественного прогресса мужское рабство было наконец уничтожено во всех странах христианской Европы (правда, в одной из них лишь несколько лет тому назад), тогда как рабство женского пола приняло постепенно форму более мягкой зависимости. Однако зависимость эта в том виде, в каком она существует теперь, вовсе не есть самостоятельное учреждение, прямо и непосредственно вызванное интересами правосудия и общественной необходимости; нет, это тоже первоначальное рабство, только постепенно смягченное и измененное теми же причинами, которые несколько облагородили все прочие общественные права и более поставили человеческие отношения под контроль права и человечности. Зависимость эта все-таки не утратила значения своего грубого происхождения. Следовательно, факт ее существования еще нисколько не говорит в ее пользу. Единственная поддержка, какая только может быть допущена для этого порядка, заключается, по-видимому, в том обстоятельстве, что он удержался до сих пор, тогда как многие другие явления, родившиеся из того же нечистого источника, уже давно исчезли с лица земли. Именно поэтому для многих так странно слышать, что неравноправность между мужчинами и женщинами не имеет никакого другого источника, кроме права сильного.

Если подобное заявление и может показаться парадоксом, то в известной степени это объясняется успехами цивилизации и лучшим тоном нравственных побуждений человечества. Мы живем – т. е. далеко не все мы, а одна или две из наиболее просвещенных в свете наций – в такое время, когда право сильного невидимому уже совершенно перестало быть регулирующим началом в делах мира сего; никто уже не опирается на это право, и никому не позволено пускать его в ход, по крайней мере, в большей части отношений между человеческими существами. Если кому-нибудь это еще и удается, то не иначе, как под предлогом какого-либо общего социального интереса. При подобной лицевой стороне современного порядка вещей всякий утешает себя мыслью, что господство грубой силы окончилось, что правом силы уже нельзя объяснить существования чего бы то ни было, удержавшегося в полном действии до настоящего времени. Каково бы ни было происхождение того или другого из наших современных институтов, рассуждают эти господа, но если он удержался до настоящей поры умственного прогресса, то только потому, что такой институт вытекает из человеческой природы и должен вести к общему благополучию. Рассуждающие таким образом не понимают всей упорной живучести и прочности учреждений, имеющих право на стороне силы, – не понимают, как глубоко такие учреждения вкореняются в почву и как отождествляются хорошие или дурные качества имеющих власть в своих руках с самою властью. Эти люди не знают, как медленно такие учреждения подаются назад – одно за одним, порознь, слабейшие сначала, и прежде всего те, которые всего менее связаны привычками обыденной жизни. Наконец, не следует забывать, как редко лица, получившие легальную силу потому, что прежде обладали физическою, – как редко такие лица утрачивали свое превосходство, пока физическая сила не переходила на другую сторону. Относительно женщин подобный переход физической силы не имел места, и факт этот, в связи со всеми характеристическими особенностями этого частного вопроса, уже в самом начале заставлял несомненно ожидать, что эта отрасль права, основанного на силе, продержится долее всех остальных, хотя здесь самые грубые черты были сглажены и ранее, чем во многих других видах насилия. Да, этот один образчик социальных отношений, основанных на силе, неизбежно должен был пережить целые генерации учреждений, построенных на однородном принципе, как почти одинокое исключение среди общего характера человеческих законов и обычаев. Но до тех пор, пока происхождение этого порядка сознаваемо не было и его настоящий характер не подвергали обсуждениям, мы вообще и не замечали его разногласия с современной цивилизацией, так точно, как домашнее рабство не бросалось в глаза древним грекам, считавшим себя свободной нацией.