О ненависти [Публикация ж.Знамя 1991-6] - [3]

2)    Изначальное чувство собственной недооцененности, которое, по моему мнению, наличествует у всех, кто предрасположен к ненависти, получает в коллективе ненавидящих еще одно большое преимущество: они могут до бесконечности убеждать друг друга в своих достоинствах, соревноваться в проявлениях ненависти к избранной группе виновников своих бед, в культе символов и ритуалов, призванных. подтвердить ценность ненавидящего единства. Одинаковые костюмы, униформа, значки, знамя или любимая песня сближают членов этого единства, укрепляют в них сознание общности, увеличивают, усиливают, умножают в их глазах собственную значимость.

3)    Если индивидуальная агрессивность всегда связана с риском, ибо она воскрешает к жизни пугало индивидуальной ответственности, то единение ненавидящих как бы «легализует» агрессивность, утверждая ее законность или, по меньшей мере, давая ощущение «коллективного прикрытия». Затерянный в группе, стае или толпе, каждый потенциальный насильник сразу же становится более отважным; один стимулирует другого, а все вместе — именно потому, что их много —убеждают друг друга в обоснованности своей агрессивности.

4)    Наконец, принцип групповой ненависти существенно облегчает жизнь всем ненавидящим и всем, кто лишен способности самостоятельно рассуждать, ибо указывает им очень понятный, так сказать, с первого взгляда и по первому звуку узнаваемый объект ненависти —виновника их обид. Процесс материализации общей несправедливости мира в конкретной фигуре того, кто ее представляет и кого, следовательно, надо ненавидеть, блестяще облегчается, если предложен «виновник», моментально опознаваемый по цвету кожи, имени, языку, на котором он говорит, религии, которую он исповедует, или по месту его обитания на земном шаре.

У коллективной ненависти есть еще одно очень коварное преимущество: незаметность возникновения. Существует делая серия вроде бы невинных состояний коллективной мысли, которые образуют почти неразличимые подготовительные ступени коллективной ненависти, некое обширное плодородное поле, на котором ее семена легко принимаются и легко всходят.

Современная Центральная и Восточная Европа изображается некоторыми наблюдателями как потенциальная пороховая бочка, как пространство, на котором набирают силу национализм, этническая несовместимость, а следовательно, множатся различные проявления коллективной ненависти. Иногда это пространство описывается как возможный источник будущей общеевропейской нестабильности и серьезной угрозы миру. В подтексте подобных пессимистических рассуждений можно то здесь, то там уловить и нечто вроде тоски по золотому старому времени «холодной войны», когда две половины Европы держали друг друга под шахом, благодаря чему-де и царило спокойствие.

Я не разделяю пессимизма этих наблюдателей. И тем не менее признаю, что та часть мира, из которой я приехал — если нам не удастся сохранить бдительность и здравый рассудок, — может стать подходящей почвой для возникновения и развития коллективной ненависти. Это объясняется многими более или менее понятными причинами.

Прежде всего необходимо иметь в виду, что на территории Центральной и Восточной Европы перемешано много разных наций и этнических групп, так что с большим трудом можно было бы вообразить какие-то идеальные границы, однозначно отделяющие друг от друга места их обитания. Здесь много национальных меньшинств и меньшинств внутри этих меньшинств, границы зачастую весьма условны, короче говоря, это своего рода международный общий котел. У здешних народов было мало исторических; возможностей для обретения политической самобытности и собственной государственности: на протяжении столетий они жили под Австро- Венгерской монархией, после кратких межвоенных пауз тем или иным способом были подчинены Гитлеру, а затем или вскоре после того — Сталину, На процессы, которые у западноевропейских народов заняли целые десятилетия' и столетия, большинству центральноевропейских народов было отпущено всего лишь двадцать межвоенных лет.

В их коллективном подсознании оправданно присутствует ощущение исторической несправедливости. Гипертрофированное чувство обиды, характерное для ненависти, может здесь поэтому вполне- логично найти благоприятные условия возникновения и развития.

Тоталитарная система, которая долгие годы господствовала в большинстве этих стран, кроме всего прочего отличалась тенденцией все сделать одинаковым, уравнять, унифицировать, ради чего десятилетиями последовательно подавлялась всякая самобытность и, если хотите, «ина- кость» порабощенных народов. Начиная со структуры государственного управления и кончая звездами на крышах—все было одинаковое, импортированное из Советского Союза. Стоит ли удивляться, что, когда эти народы избавились от тоталитарной системы, они с небывалой остротой узрели друг в друге эту неожиданно освобожденную «инакость»? И надо ли удивляться, если эта долгие годы не обнаруживавшая себя, а поэтому достаточно не прочувствованная и не осмысленная «инакость» могла показаться странной? Избавившись от униформы и сбросив маски, которые были нам навязаны, мы, собственно, впервые видим истинные лица друг друга. Происходит нечто вроде шока от «инакости». А тем самым создаются и благоприятные условия для возникновения коллективного отпора, который при определенных обстоятельствах может перерасти и в коллективную ненависть.