О, мед воспоминаний - [44]

многих областях, включая знание чуть ли не 20 языков, никто у него не отнимает, но к

Фесе он никакого отношения не имеет. Я уже объясняла выше, как попало имя Феся к

М.А. Булгакову.

Хочется хотя бы бегло вспомнить спектакли тех лет, которые мы почти всегда

смотрели вместе с М.А. или же по тем или иным причинам оставшиеся в памяти.

Ранним летом 1926 года нам пришлось вместе с Миха-

124

илом Афанасьевичем пережить значительное театральное событие — постановку

в Большом театре оперы Римского--Корсакова „Сказание о невидимом граде Китеже и о

деве Февронии".

Когда М.А. слушал волновавшую его серьезную музыку, у него делалось

особенное лицо, он как-то хорошел даже. Я очень любила это его выражение лица.

Февронию пела Держинская, Гришку-Кутерьму — Озеров, дирижировал Сук, декорации

писал Коровин (которые, кстати, и не запомнились вовсе). Что началось после этой

постановки! На твердой позиции неоспоримой ценности оперы стоял музыкальный критик

Сергей Чемоданов {Программы академических театров, №37, 1 июня 1926 г.). Его

поддержал Сергей Богуславский, но Садко (опять все тот же Садко!) с цепи рвался, чтобы

опорочить творчество Римского-Корсакова: „...академической охране из всего оперного

наследства Р.-К. подлежат лишь три „этапных" оперы („Снегурочка", „Садко", „Золотой

петушок"). Остальные далеко не „бессмертны"... Надо только не впадать в охранительный

восторг и сохранять трезвой свою голову! Словом, никакой беды и ущерба искусству не

будет, если государство откажется от богослужебного „Китежа" в пользу частных обществ

верующих" {Жизнь искусства, №22,1 июня 1926 г.).

И дальше тот же Садко выступает еще грубее:

„Радиопередача" во вторник передавала по радио из Большого театра

религиозную оперу „Китеж", являющуюся и по тексту и по музыке сплошным

68

богослужением. Передача, как обычно, сопровождалась музыкальными пояснениями.

Чрезвычайно подробно и елейным тоном излагалось содержание оперы.

— Колокола звонят, а город становится невидимым, — проникновенно

благовестительствует в эфире хорошо знакомый голос „радиоапостольного" пояснителя

С.Чемоданова. Наворотив с три короба поповской лжи, умиленный музыкальный

пояснитель мимоходом делает беглую оговорку:..." и т.д. И в заключение опера названа

„поповско-интеллигентский „Китеж" {Рабочая газета, №1).

Такой знакомый Булгакову злобный ругательский стиль!

125

В 1925 году вахтанговцы поставили „Виринею" Лидии Сейфуллиной, пьесу

проблемную, рассказывающую о становлении под влиянием революции нового типа

женщины-крестьянки.

Первая пьеса Леонида Леонова „Унтиловск" была поставлена в 1928 г. во МХАТе.

Действие происходило в заброшенном таежном местечке, где судьба столкнула

обездоленных людей. Было много психологических рассуждений, мало действия и

сильный актерский состав. Пьеса продержалась недолго.

В том же году и в этом же театре были поставлены „Растратчики" В.П.Катаева.

Главную роль растратчика играл Тарханов, роль его фактотума Ванечки исполнял

Топорков. Что за прекрасная пара! Был в пьесе пьяный надрыв и русское „пропади все

пропадом". Мы с Татой Ушаковой смотрели не отрываясь. Пьеса быстро сошла с

репертуара.

В этом же 1928 г. мы с М.А. смотрели пьесу Бабеля „Закат" во 2-м МХАТе. Старого

Крика играл Чебан, его жену Нехаму — Бирман, сына Беню — Берсенев. Помню, как

вознегодовал М.А., когда Нехама говорит своему мужу: „А кацапы что тебе дали, что

кацапы тебе дали? Водку кацапы тебе дали, матерщины полный рот, бешеный рот, как у

собаки..."

В 1929 г. появился „Дядюшкин сон" Достоевского во МХАТе, с Н.П.Хмелевым в

заглавной роли (о нем я говорю отдельно).

Запомнилось представление „Отелло" Шекспира в том же театре. Отелло играл

Л.М. Леонидов, Яго — В.Синицын (впоследствии покончивший с собой), Дездемону — А.К.

Тарасова, Кассио — Б.Н. Ливанов. Декорации писал знаменитый художник Головин.

Мы с М.А. очень ждали премьеры. Конечно, Леонидов опоздал с этой ролью лет на

десять по крайней мере. Он уже не мог изображать воина-вождя и мужчину с пламенными

страстями. К тому же он как-то беспомощно хватался за декорации, все норовил

опереться или прислониться. Кто-то из актеров объяснил мне, что он страдает боязнью

пространства.

Незаметно Яго стал центральной фигурой, переклю-

126

чив внимание зрителей на себя. Владимир Синицын не подавал Яго как

классического злодея, а просто изображал тихого и очень вкрадчивого человека.

А.К.Тарасова была внешне привлекательна и трогательно спела „Ивушку". А вот

Кассио (Б.НЛиванов) был необыкновенно, картинно красив на фоне пышных головинских

декораций Италии эпохи Возрождения.

Нередко встречались мы на генеральных репетициях с Василием Васильевичем

Шкваркиным. Он как-то был у нас в гостях со своей красивой женой. Это был один из