О.Л. Книппер – М.П. Чехова. Переписка. Том 2: 1928–1956 - [184]
Привет Софочке сердечный. Целую. Маша
>Текст написан на задней сторонке конверта со штампом Ялты 15.7.54, видимо, черновик телеграммы.
7. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
[Июль1954 г. Ялта]
Больна и я, дорогая моя, золотая моя Оля!
Замучили меня сквозняки и корреспонденты проклятые! Ты думаешь, мне приятно было говорить по радио? Не жутко?
Я чувствую, что скоро умру, и боюсь, не повидаюсь с тобой. Так бы хотелось поговорить!
Пишу лежа и тоже быстро утомляюсь – сердце своими перебоями не дает мне покоя. По ночам плохо бывает!
Я лежу уже больше двух недель; конечно, работать приходится и лежа.
Твоя Софочка душка, я люблю ее сердечно и очень, очень уважаю и люблю ее также и за то, что она тебя не покидает и заботится о тебе! Олечка, я тоже тебя люблю, и ты мне самая родная, близкая – ближе никого нет… Теперь, к концу жизни, хочется тебе сказать так много нежного и что я глубоко предана тебе. Меня очень огорчает Сережа – зачем он психопатит? И то, что он мне прислал – мне противно! Не хочу и смотреть[1169].
Вчера армянский дядя привез мне из Худ. т. 3 тыс., сахару, рису и муки, и так мне тяжко принимать почему-то!
Ты обо мне не заботься и не беспокойся, у меня все есть, острота прошла, с Б-кой наладилось.
Целую тебя крепко и нежно.
Твоя Маша
>Датируется предположительно, по вероятному соотнесению с 50-летием со дня смерти А.П.
8. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
Барвиха. 12 авг. 54 г. [В Ялту]
Дорогая Маша, все хочу написать тебе о том, как было в чеховские дни, да все с глазами не везет, боюсь напряжения. Сейчас опять начинаю ходить понемногу, ночью уже сплю без няни, а дневная няня приходит в 8 час. и до 6-ти. Софа часто ездит ко мне, то одна, то с кем-нибудь. На днях были у меня Рихтер с Ниной и Журавчик[1170], завтра хочет приехать Игорь Алексеев.
Барвиха меня все-таки подкрепила, и я смогла довольно сносно выехать и в Музей[1171], и в Новодевичий, и в Колонный зал.
В Музее я до сих пор еще не была, т. к. такая толпа была, что я не смогла войти, но зато накануне, 13-го июля, поздно, почти в 12 ч. звонок, и входят К.М. Виноградова и Балабанович[1172], которые соорудили буквально в несколько дней это открытие. Они влетели прямо с работы взволнованные, бодрые, перебивая друг друга старались рассказать мне о своей прямо сказочной работе, чтоб открыть музей. Софа кормила их, ибо они были голодны, – и ели и все говорили. Мне понравился их радостный запал – и меня они заразили. На другой день мы поехали к Музею. Всюду толпа, жадные лица, толкотня во дворе, наконец открыл собрание министр[1173], говорил неплохо. За ним говорила Т.М. Зуева, говорила длинно, но было шумно и я уловить ее мыслей не смогла. Затем вся толпа ринулась в дом, начали работать фотографы и киношники, а мы поехали домой. Самое удивительное было в Новодевичьем в 12 ч. – возложение венков. В моей памяти ясно стоит этот солнечный день, эта благоговейная тишина многолюдной толпы (по пропускам), стоявшей шеренгами – ни суеты, ни лишних движений. Памятник стоял и сиял белизной вычищенного мрамора, решетка, вся заново покрашенная, как черным кружевом окружала его. Недалеко у стены стояла кафедра, с которой говорили речи, – председатель всех собраний был моя давняя симпатия Федин Константин Александрович, писатель – благородный, простой, умница, от него как-то пошло, что не было в речах казенных фраз, ни газетных изречений. Весь мир точно объединился вокруг имени Чехова, и все единодушно, с огромной любовью, самыми искренними, лучшими чувствами почтили память Антона Павловича.
Возлагали венки в полной тишине, в полном порядке. Это было красиво. Мой венок из белых лилий нес Михальский. Твой огромных размеров несли Сергей с сыном и поставили его стоймя к отцовскому памятнику. В ограде стояли с своей охраной В. Орлов, Яншин и твое семейство. Речи доносились хорошо. У меня нутро дрожало от какого-то чувства умиления, вспомнилось, что было 50 лет тому назад, и вот сейчас. Во всю силу развернулась вся чеховская правда и красота.
Написала бы много, да трудно глазам. Когда мы уходили, толпа еще молча стояла, и многие долго не расходились.
В Колонном зале было мне тяжело из-за глаз: много огней на люстрах, а тут еще ежеминутно вспыхивали юпитера – ты знаешь, как это бывает при съемках. Федин вел меня в президиум, и я должна была сидеть в центре, но я ушла и села поближе к кафедре, мне хотелось слушать Ермилова, кот. прежде старался показать Чехова истым революционером. Он говорил академично, но доносился хорошо, а сие необходимо в этом зале. А вот слушать иностранцев, а главное переводчиков – сие было весьма трудно и нудно. Может, они и интересно говорили, но тут надо уметь посылать свои мысли, а не читать все в один тон. Мы уехали, прослушав Изабеллу Блюм[1174] и китайца. Дома приготовили маленький ужин.
Был Федин К.А. со своим секретарем, Михальский, Дима Качалов, Орлов Вася, Яншин, Зося, хирург Петров. Очень хорошо посидели.
А потом, Маша, надо бы нам обменяться письмами с некоторым содержанием, а то так скучно.
Когда увидимся? Кто ж знает. 28-го я возвращаюсь в Москву, посмотрим, что дальше будет. 28-го вспомни меня
Участники этого более чем полувекового диалога занимают видное место в культурном ландшафте страны. Ольга Леонардовна Книппер-Чехова (1868–1959) – одна из основательниц прославленного Художественного театра, выдающаяся актриса, воплотитель лучших его традиций. Мария Павловна Чехова (1863–1957) – собиратель и хранитель архивного наследия своего великого брата, создатель Дома-музея в Ялте, сумевшая сделать его центром культурной жизни Крыма и ставшая при жизни его легендарной фигурой. В их переписке отражаются и исторические события, и каждодневный культурный и бытовой обиход, меняющийся вместе с эпохой.
Военно-исторический очерк о боевом пути 10-й гвардейской истребительной авиационной дивизии в годы Великой Отечественной войны. Соединение покрыло себя неувядаемой славой в боях под Сталинградом, на Кубани и Курской дуге, в небе над Киевом, Краковом и Прагой.
Чингиз Торекулович Айтматов — писатель, ставший классиком ещё при жизни. Одинаково хорошо зная русский и киргизский языки, он оба считал родными, отличаясь уникальным талантом — универсализмом писательского слога. Изведав и хвалу, и хулу, в годы зенита своей славы Айтматов воспринимался как жемчужина в короне огромной многонациональной советской державы. Он оставил своим читателям уникальное наследие, и его ещё долго будут вспоминать как пример истинной приверженности общечеловеческим ценностям.
Для нескольких поколений россиян существовал лишь один Бриннер – Юл, звезда Голливуда, Король Сиама, Дмитрий Карамазов, Тарас Бульба и вожак Великолепной Семерки. Многие дальневосточники знают еще одного Бринера – Жюля, промышленника, застройщика, одного из отцов Владивостока и основателя Дальнегорска. Эта книга впервые знакомит нас с более чем полуторавековой одиссеей четырех поколений Бриннеров – Жюля, Бориса, Юла и Рока, – и с историей империй, которые каждый из них так или иначе пытался выстроить.
Вячеслав Манучаров – заслуженный артист Российской Федерации, актер театра и кино, педагог, а также неизменный ведущий YouTube-шоу «Эмпатия Манучи». Книга Вячеслава – это его личная и откровенная история о себе, о программе «Эмпатия Манучи» и, конечно же, о ее героях – звездах отечественного кинотеатра и шоу-бизнеса. Книга, где каждый гость снимает маску публичности, открывая подробности своей истории человека, фигура которого стоит за успехом и признанием. В книге также вы найдете историю создания программы, секреты съемок и материалы, не вошедшие в эфир. На страницах вас ждет магия. Магия эмпатии Манучи. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Книга известного литературоведа, доктора филологических наук Бориса Соколова раскрывает тайны четырех самых великих романов Федора Достоевского – «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» и «Братья Карамазовы». По всем этим книгам не раз снимались художественные фильмы и сериалы, многие из которых вошли в сокровищницу мирового киноискусства, они с успехом инсценировались во многих театрах мира. Каково было истинное происхождение рода Достоевских? Каким был путь Достоевского к Богу и как это отразилось в его романах? Как личные душевные переживания писателя отразились в его произведениях? Кто был прототипами революционных «бесов»? Что роднит Николая Ставрогина с былинным богатырем? Каким образом повлиял на Достоевского скандально известный маркиз де Сад? Какая поэма послужила источником знаменитой легенды о «Великом инквизиторе»? Какой должна была быть судьба героев «Братьев Карамазовых» в так и ненаписанном Федором Михайловичем втором томе романа? На эти и другие вопросы о жизни и творчестве Достоевского читатель найдет ответы в этой книге.
Большинство книг, статей и документальных фильмов, посвященных панку, рассказывают о его расцвете в 70-х годах – и мало кто рассказывает о его возрождении в 90-х. Иэн Уинвуд впервые подробно описывает изменения в музыкальной культуре того времени, отошедшей от гранжа к тому, что панки первого поколения называют пост-панком, нью-вейвом – вообще чем угодно, только не настоящей панк-музыкой. Под обложкой этой книги собраны свидетельства ключевых участников этого движения 90-х: Green Day, The Offspring, NOF X, Rancid, Bad Religion, Social Distortion и других групп.