О! Как ты дерзок, Автандил! - [72]
– О! Как дерзки вы, Автандил! – воскликнула мама. И засмеялась, довольная.
Вот и все из того, что запомнилось.
Остальное – горы… Они остались в памяти главной картиной.
Мальчик гладил камни руками, прижимался к отвесным скалам худенькой грудью, прикладывал ухо, словно хотел услышать биение сердца гор. Он сразу догадался, что горы – живые. И они видят мальчика.
По дороге назад уже не останавливались. С попугаями не фотографировались и «изабеллу» из пластиковых стаканчиков не пили. Слушали рассказы папы – историка. После омовения горной водой папа мальчика взбодрился. Как из рога изобилия из него сыпались даты, исторические факты, имена царей и полководцев. Он рассказывал о том, как легионы и когорты римлян покоряли побережье. Впереди шагали камнетесы, потом саперы – строители мостов, буйволы тянули тяжелые повозки с провиантом, запасной формой, латами, мечами и калигулами – солдатскими сапогами. Мчались колесницы, рабы несли в крытых носилках наместника кесаря и его домочадцев. Семью охраняли гладиаторы. Прокуратор, посланник Рима, шел на древние земли Абхазии – Садз, Бзып, Гума, Дал-Цабал, Абжуа, Самырзакан. В первые века нашей эры древнеабхазские племена были объединены в раннеклассовые образования Абастия, Апсилия, Санигия, которые являлись органической частью римско-византийского мира…
Алексей Иванович еле успевал записывать:
– Коля! Как ты сказал? Апсилия и Санигия?
В любой туристической группе находится человек, который записывает за экскурсоводом каждое слово и уточняет даты. Вся группа прячется в тени развалин и мечтает быстрее покинуть крепость, чтобы выпить внизу по кружке холодного пива. Экскурсовод мечтает о том же. А один, пытливый, стоит на самом солнцепеке и уточняет: «В каком веке до нашей эры, вы сказали?» Он сильно раздражает и группу, и экскурсовода.
Мама мальчика комментировала:
– Алексей Иванович, в Википедии найдете!
Литератор еще и вопросы задавал:
– Коля, вот ты сказал, что наместника кесаря и его семью охраняли гладиаторы… Насколько я знаю, гладиаторы были артистами на арене специальных цирков. А вот солдатами они были плохими!
Подловить Кольчугина на исторических неточностях было непросто:
– Алексей Иванович! А вы знаете, что Спартак собрал армию в сто двадцать тысяч солдат, и они разбили обоих римских консулов – Гнея Корнелия Лентула Клодиана и Луция Геллия Публиколу? Отборные когорты! Августин Блаженный считал распятие воинов Спартака, после его поражения и гибели, предвестием распятия Христа! А восставших – христианскими мучениками… Победивший Спартака Марк Лициний Красс приказал распять вдоль Аппиевой дороги шесть тысяч пленных воинов Спартака… Впрочем, не стану отвлекаться! Но есть ремарка по ходу, так сказать, пьесы. В многотысячную армию Спартака входили не только гладиаторы, но и обыкновенные рабы-беглецы. Они дрались деревянными кольями и прикрывались щитами из шкур домашних животных. Колья заостряли с помощью обжига.
Дядя Автандил осуждающе покачал головой. Как будто он не одобрял действий беглых рабов.
– Вот дает Коля! Как будто он сам был с ними! Колья обжигал.
Мама мальчика ответила:
– Вы знаете, Автандил, иногда я думаю, что так оно и было.
Папа мальчика на ироничное подначивание не обращал внимания.
– Гладиаторы делились на разряды. Назову лишь несколько. Велиты – сражались дротиками; ретиарии – трезубцами и металлической сетью; бестиарии – они бились на арене с дикими зверями; андабады выступали в глухом шлеме с прорезью для глаз; димахеры – дрались без щита и шлема с двумя кинжалами; эквиты – на конях с копьем, мечом и небольшим круглым щитом; эссеуарии сражались на боевых колесницах, управляемых возницами… А еще были лакварии – ловили противника арканом, лухории, петниарии… Устраивались и морские бои! Самым распространенным оружием был короткий обоюдоострый меч. Он назывался гладиус. Общая длина чуть больше полуметра. Ну так это я о чем?
– Действительно, Коля, о чем вы? – откликнулась мама мальчика. Почему-то она решила своего мужа называть тоже на «вы». И добавила, как бы обращаясь не к попутчикам, сидящим в джипе, а непосредственно к самой природе, к огромным и молчаливым каменюкам, лежащим вдоль дороги: – Прямо какое-то горе от ума!
– Ах да! – вспомнил папа мальчика. – На наших с вами абхазских пляжах загорали и купались в море римские солдаты и гладиаторы! В Зиганисе, Себастополисе и Питуанте – это, на всякий случай, Гудава, Сухуми и Пицунда – стояли римские гарнизоны. А в Египте находилась «Первая когорта абасгов». Абасги и апсилы – от них образовалось этническое ядро абхазов. Между прочим, в местных захоронениях были найдены самые ранние на территории бывшего СССР мечи третьего-четвертого веков нашей эры из дамасской стали. Ваши предки, Автандил, были металлургами и кузнецами! Они создали мегалитическую культуру на Западном Кавказе. Про дольмены и кромлехи я расскажу вам как-нибудь потом. Вы что-нибудь слышали из бабушкиных сказок про кузнеца Айнара?
Автандил промычал что-то нечленораздельное. Алексей Иванович продолжал настырничать. Он оказался тем самым любознательным человеком в группе:
Александр Куприянов – московский литератор и писатель, главный редактор газеты «Вечерняя Москва». Первая часть повести «Жук золотой», изданная отдельно, удостоена премии Международной книжной выставки за современное использование русского языка. Вспоминая свое детство с подлинными именами и точными названиями географических мест, А. Куприянов видит его глазами взрослого человека, домысливая подзабытые детали, вспоминая цвета и запахи, речь героев, прокладывая мостки между прошлым и настоящим. Как в калейдоскопе, с новым поворотом меняется мозаика, всякий раз оставаясь волшебной.
«Истопник» – книга необычная. Как и другие произведения Куприянова, она повествует о событиях, которые были на самом деле. Но вместе с тем ее персонажи существуют в каком-то ином, фантасмагорическом пространстве, встречаются с теми, с кем в принципе встретиться не могли. Одна из строек ГУЛАГа – Дуссе-Алиньский туннель на трассе БАМа – аллегория, метафора не состоявшейся любви, но предтеча её, ожидание любви, необходимость любви – любви, сподвигающей к жизни… С одной стороны скалы туннель копают заключенные мужского лагеря, с другой – женского.
Прямо в центре небольшого города растет бесконечный Лес, на который никто не обращает внимания. В Лесу живет загадочная принцесса, которая не умеет читать и считать, но зато умеет быстро бегать, запасать грибы на зиму и останавливать время. Глубоко на дне Океана покоятся гигантские дома из стекла, но знает о них только один одаренный мальчик, навечно запертый в своей комнате честолюбивой матерью. В городском управлении коридоры длиннее любой улицы, и по ним идут занятые люди в костюмах, несущие с собой бессмысленные законы.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)