О! Как ты дерзок, Автандил! - [58]
Азейбарджан Валька не назвала. Потому что в их втором «А» классе почти все ученики выговорить слово Азербайджан не могли. Говорили Ажербаджан. А вместо «стерхи» произносили «сперхи».
Мальчик поднял руку и сказал:
– Президент – это кесарь!
Сталина Ефремовна нахмурилась:
– А кто такой кесарь?
– Кесарь – тиран и диктатор. Был один такой, в Риме, Гай Юлий Цезарь… И еще много других кесарей было в Римской империи. Мне папа рассказывал. Цезарь был очень жестокий и умный. И он хотел обязательно стать царем. И всех себе подчинить. Наш президент тоже хочет всех себе подчинить.
Валька с интересом посмотрела на мальчика.
Папу мальчика вызвали в школу.
Мальчик стоял за дверью класса и почти все слышал. Он не хотел подслушивать, но так получилось. Папа ему сказал: «Выйди из класса и дождись меня за дверью». Вот он и дожидался.
– Зачем, Николай Иванович, первокласснику знать про диктаторов? Кесарь – титул римских императоров. У русских царей были свои титулы. В свое время мальчик сам все узнает про тиранов и деспотов. Опять же совершенно неуместно сравнение с президентом… Не рано ли мы детей к оппозиции подталкиваем? Что вы все время хотите казаться умнее всех? Прямо из штанов выпрыгиваете. И детей своих тому же учите. Вы, между прочим, стали «Учителем года», Николай Иванович!
Папа отвечал – мальчик слышал – с раздражением:
– Ну, по совести говоря, царем Юлий Цезарь стать не очень-то и хотел. У него было достаточно власти. Сталина Ефремовна, я вам вот что скажу. Само по себе невежество не опасно. Опасно – воинствующее невежество! Помните, Петр Первый уехал за границу учиться? Кто управлял Россией во время отсутствия Петра? Князь-кесарь Федор Ромодановский! А вот еще взять, для примера, наш коллэдж, буровиков и сварщиков… – Слово «коллэдж» он произносил нарочито вульгарно, с буквой «э». – Теперь каждый троечник – непременно слушатель коллэджа. Ну как же! Вместо экзамена – передача «Поле чудес». ЕГЭ называется. Отгадай с трех раз, куда впадает Волга? «А» – в море Баренцева, «бэ» – в Аральское, «вэ» – в Каспийское… А она, Сталина Ефремовна, как впадала тысячу лет в Каспий, так и впадает! Происхождение американского, или, скорее, английского, слова колиджь, уважаемая Сталина Ефремовна, восходит к латинскому collegium. Что значит «товарищество» и «содружество». Опять Римская империя! Вон Америка – всю свою государственную доктрину выстроила на римском праве… История ходит за нами по пятам. Вы когда-нибудь думали, Сталина Ефремовна, почему у вас такое имя?
За дверью притихли. Там еще и завучиха школьная стояла, Глафира Сергеевна Переверзис, жена папиного начальника Афрония. Любимая учительница мальчика обиделась. Она была уже лет десять как на пенсии. Ее пригласили преподавать в младших классах, потому что учителей в школах не хватало по всему Северу. Сталина Ефремовна ответила:
– Не занимайтесь демагогией и не переходите на личности, Николай Иванович! Мои родители не были сталинистами. Если вы на это намекаете. Отец строил Череповецкий комбинат. В мае пятьдесят восьмого года получили первую сталь. Горячий слиток возили по всему городу. Люди ликовали… Я родилась на следующий день, второго мая. Поэтому меня назвали Сталина. А Иосифа Виссарионовича к тому времени уже пять лет, как похоронили. Мои родители были большими энтузиастами. Песенку такую пели: «Едем мы, друзья, в дальние края, станем новоселами и ты, и я…» Вы ее не помните уже. А скорее всего, и не знали вовсе. Зато помните про кесаря Ромодановского. А папу потом перевели в Воркуту. Между прочим, он – из семьи репрессированных. Мой дед был врагом народа и сидел по пятьдесят восьмой статье. Его реабилитировали после съезда партии, когда культ личности Сталина развенчали. Что получилось с Америкой, которая жила по образу и подобию любимой вами Римской империи, вам лучше знать. Вы же – «Учитель года», Николай Иванович!
– Во-первых, Сталина Ефремовна, Римская империя не очень мной любима. Как, впрочем, и Америка. Я Заполярье люблю. Во-вторых, вы первой перешли на личности. При чем здесь «Учитель года»? В-третьих, что ж вам так хочется меня с сыном в «белоленточники» записать?
Скандал нарастал. Но вовремя вступила Глафира. Как мальчик понял, она была – ни нашим ни вашим. Договорились, что пока, на время, папа не будет звать мальчика на занятия своего исторического кружка. Слишком мал еще.
Когда шли домой, папа в утешение сказал насупленному мальчику:
– Потом вернешься в кружок. А пока я тебе книжку подарю одну, очень толковую – про Рим. В общем, это не совсем книжка, а переплетенная рукопись. Мы ее в кружке с ребятами сочиняли и собирали два года. Называется «Древний Рим. Такой, каким он был».
Мама называла папу залупонистым. А дембеля в техникуме, за спиной Николая Ивановича, обзывали его упоротым.
– Ты, Коля, своей смертью не умрешь… Ты ведь на всех залупаешься… На меня, на телефоны, на кока-колу и гамбургеры, на Переверзиса. Теперь вот на Сталину Ефремовну!
Папа на уроках истории отбирал у дембелей телефоны и ссыпал их в пластиковый тазик, который брал у тети Зины, повара и уборщицы техникума-интерната. Она в этом тазике мыла грязную посуду. Дембеля обижались. Папа бегал по кухне и картинно воздевал руки к потолку:
Александр Куприянов – московский литератор и писатель, главный редактор газеты «Вечерняя Москва». Первая часть повести «Жук золотой», изданная отдельно, удостоена премии Международной книжной выставки за современное использование русского языка. Вспоминая свое детство с подлинными именами и точными названиями географических мест, А. Куприянов видит его глазами взрослого человека, домысливая подзабытые детали, вспоминая цвета и запахи, речь героев, прокладывая мостки между прошлым и настоящим. Как в калейдоскопе, с новым поворотом меняется мозаика, всякий раз оставаясь волшебной.
«Истопник» – книга необычная. Как и другие произведения Куприянова, она повествует о событиях, которые были на самом деле. Но вместе с тем ее персонажи существуют в каком-то ином, фантасмагорическом пространстве, встречаются с теми, с кем в принципе встретиться не могли. Одна из строек ГУЛАГа – Дуссе-Алиньский туннель на трассе БАМа – аллегория, метафора не состоявшейся любви, но предтеча её, ожидание любви, необходимость любви – любви, сподвигающей к жизни… С одной стороны скалы туннель копают заключенные мужского лагеря, с другой – женского.
Ремонт загородного домика, купленного автором для семейного отдыха на природе, становится сюжетной канвой для прекрасно написанного эссе о природе и наших отношениях с ней. На прилегающем участке, а также в стенах, полу и потолке старого коттеджа рассказчица встречает множество животных: пчел, муравьев, лис, белок, дроздов, барсуков и многих других – всех тех, для кого это место является домом. Эти встречи заставляют автора задуматься о роли животных в нашем мире. Нина Бёртон, поэтесса и писатель, лауреат Августовской премии 2016 года за лучшее нон-фикшен-произведение, сплетает в едином повествовании научные факты и личные наблюдения, чтобы заставить читателей увидеть жизнь в ее многочисленных проявлениях. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
В этой книге собраны рассказы о боевых буднях иранских солдат и офицеров в период Ирано-иракской войны (1980—1988). Тяжёлые бои идут на многих участках фронта, враг силён, но иранцы каждый день проявляют отвагу и героизм, защищая свою родину.
В книгу вошли повести и рассказы о Великой Отечественной войне, о том, как сложились судьбы героев в мирное время. Автор рассказывает о битве под Москвой, обороне Таллина, о боях на Карельском перешейке.
В повести «Ана Ананас» показан Гамбург, каким я его запомнил лучше всего. Я увидел Репербан задолго до того, как там появились кофейни и бургер-кинги. Девочка, которую зовут Ана Ананас, существует на самом деле. Сейчас ей должно быть около тридцати, она работает в службе для бездомных. Она часто жалуется, что мифы старого Гамбурга портятся, как открытая банка селёдки. Хотя нынешний Репербан мало чем отличается от старого. Дети по-прежнему продают «хашиш», а Бармалеи курят табак со смородиной.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)