О головах - [78]

АБРАХАМ (смущенно). Я не хотел, но Мирабилия была словно опьянена своей участью мученицы. И эта последняя тайна увенчала ее остальные тайны. Из-за меня — тюрьма, теперь еще ребенок от меня. Женщины в любом деле жаждут совершенства.

РОБЕРТ. И ты согласился?

АБРАХАМ. Разве можно противостоять женщине, если она что-то вбила себе в голову? Ну, и мне пришлось пожертвовать собой… Сейчас я не жалею об этом. Хотя мой сынок и намерен заточить меня в острог.

РОБЕРТ. Не паясничай, отец! Но ведь ты был тогда женат. Берта знает обо всем?

АБРАХАМ. Навряд ли. И не думаю, чтобы это ее интересовало. Берта умная женщина. И у нее научный взгляд на мир.

РОБЕРТ. Гм… Значит, ты не смог дождаться мамы, когда она выйдет из тюрьмы? Не смог дождаться женщины, которая принесла себя в жертву?

АБРАХАМ. У меня не было времени, сынок. Как только Мирабилию посадили, я тут же женился…

РОБЕРТ. По годам выходит именно так. (С легким укором.) Ты женился немедленно!

АБРАХАМ (искренне). Мне нужна была в лабораторию помощница. Бесплатная помощница. В те годы я был гол как сокол. А у Берты были деньги. И что самое главное — она умела печатать на машинке. (Смущенно). А еще в те годы я занимался эмбриологией, проводил опыты с зародышами. Мне нужна была самоотверженная женщина, которая согласилась бы провести на себе один из подобных экспериментов. Характер этих опытов вел… неизбежно к супружеству. (Искренне.) Да, и Берта превзошла Мирабилию по всем статьям.

РОБЕРТ (не слушает, погружен в свои мысли. Неожиданно.) Отец, могу ли я тебя о чем-то попросить?

АБРАХАМ. Разумеется.

РОБЕРТ. Что, если мы скроем наше родство?

АБРАХАМ.?

РОБЕРТ. Это облегчило бы проведение процесса. Ты ведь не желаешь мне зла?

АБРАХАМ (весело.) Как и ты мне. Только хочешь посадить меня. Как ты сказал: восемь правонарушений равноценны преступлению?

РОБЕРТ (с воодушевлением). Именно так! Что ты смеешься? Неужели ты не понимаешь, что ты сам вне опасности? Ты — человек, нужный государству, с тобой не случится ничего плохого, на твоей голове и волоска не тронут.

АБРАХАМ. И это зовется правосудием?

РОБЕРТ. В каждом деле есть теория и практика — а это разные вещи.

АБРАХАМ. Где же в таком случае этика?

РОБЕРТ (понимает иначе). Вот-вот! Где этика? Именно из-за этики я все это и предпринимаю. Юриспруденция — основа этики, и вдруг одна из наук — биология — ускользает из-под нашего контроля! Хорошенькое дело! Вы приметесь снимать головы и пришивать их по своему усмотрению. Консилиумы ученых будут выносить решения, которые мы, как некомпетентные лица, не в состоянии отклонить! Позор! Если до сих пор смерть констатировали на основе прекращения сердечной деятельности, то теперь — сердце вообще отсутствует, а голова продолжает жить! (Воодушевляется, впадает в профессиональное красноречие). Представьте картину: жена встречает на улице голову покойного мужа, насаженную на другое туловище! Это же этический кошмар! Может случиться и такое, что на одного индивида будут претендовать две женщины: одна, что была замужем за его головой, другая — за туловищем!

АБРАХАМ. Так далеко мы, к сожалению, еще не продвинулись. На это уйдут годы.

РОБЕРТ. Однако теоретически это не исключено.

АБРАХАМ (задумчиво). Не исключено… Но это далекое будущее.

РОБЕРТ. Это ужасно, не правда ли?

АБРАХАМ. Да, это может привести к сложным ситуациям.

РОБЕРТ. Тело какого-нибудь мужчины, давшее своей жене прелестных деток, лезет под одеяло к другой женщине и расхаживает с лысым черепом какого-нибудь кретина… Обманутое тело! Оно живет своей прежней телесной жизнью и думает, что спит со своей женой. А рядом совсем чужая дородная мадам…

АБРАХАМ. Действительно, нелепо.

РОБЕРТ. Но самое ужасное не это.

АБРАХАМ. Что же? Что тела и головы превратятся в товар? И такое может случиться.

РОБЕРТ. Гораздо страшней другое!

АБРАХАМ. Что же?

РОБЕРТ. Ты подумай, отец, что станет с нашим брачным правом и правом наследства?

АБРАХАМ (смеется). Браво!

РОБЕРТ (в замешательстве). Если законы не могут навести порядка, то простое человеческое счастье в опасности. (Горячо.) Поэтому я просто обязан начать этот процесс! Мария правильно сказала: нельзя допустить, чтобы во имя большого неопределенного общего счастья пострадало хоты бы одно маленькое личное счастье.

АБРАХАМ. Да, она говорила нечто подобное.

РОБЕРТ. Я прошу тебя — давай скроем вначале наше родство!

АБРАХАМ (в задумчивости шагает по комнате). Я ничего не имею против, но тут… одна явная логическая ошибка.

РОБЕРТ. Ошибка? Где?

АБРАХАМ. Ты хочешь сказать, что начинаешь процесс во имя маленького человеческого счастья? Я не могу в это поверить. Не могу — и все.

РОБЕРТ. Ты не веришь мне? Мой новоявленный отец не верит мне…

АБРАХАМ. Что за мелодраматический тон!

РОБЕРТ (задет). Неужели ты думаешь, что все это я делаю просто ради славы?

АБРАХАМ. Этого я не говорил.

РОБЕРТ. Как мне доказать, чтобы ты поверил? Я вижу, это невозможно.

АБРАХАМ. Почему же невозможно? Нет ничего проще. Ты не очень-то сообразителен.

РОБЕРТ. Благодарю.

АБРАХАМ. Я решил дать тебе своего рода пробный камень.

РОБЕРТ. Что-то я не понимаю.

АБРАХАМ (задумчиво). Ты действительно одержим своей юриспруденцией… Видишь ли, если наше родство выявится, одной будущей семье придется отказаться от маленького простого человеческого счастья. Разве не так? Ведь не можешь же ты жениться на своей единокровной сестре… А если ты не начнешь процесса, об этом никто не узнает, и я даю вам свое благословение. Просто — не правда ли?