О дереве судят по плодам - [43]
— Да что ты врешь, Пастух? Что может сделать полезного один человек? Один — это ничто, — взорвался вдруг Ханкули-Баламут.
— Ты не прав, Ханкули, — поддержал Аманмурад Токлы. — Я хорошо помню тот день, когда к нам в село приехал Ораков. Помню, лил дождь. Асфальта на улицах не было. Дороги развезло. Машина с вещами башлыка завязла — насилу бульдозер вытащил. Погляди теперь на село. Сравни, таким ли оно было раньше? А это — прямая заслуга башлыка.
— Ну, хорошо. Ладно. Черт с ним с селом, — снова загремел Ханкули Шеррай. — А что полезного он для колхоза сделал?
— Зря горячишься, Ханкули, — спокойно возразил Пастух. — Гнев идет впереди ума. — Наш башлык порядок навел в колхозе, вывел его в передовые…
— Один?! — гневно блеснул глазами Шеррай.
— Нет, не один. Вместе с народом.
— А-а-а… Вот то-то и оно!..
— Но народ надо было сплотить и повести за собой.
— То же самое мог бы сделать кто-нибудь другой. — Теперь уже не так громко и горячо, как раньше, возразил Ханкули.
— Мог бы… Но почему-то до него никто не сделал так. Ты думал об этом?
— От Курбана, шофера нашего башлыка, я слыхал, что Бегенч решил построить у нас большой ресторан, — скромно заметил тракторист, сидевший прямо на земле, рядом с тахтой. — Специально, говорит, для молодежи.
— Ресторан? — зарычал на парня Ханкули. — Что хорошего в нем, в твоем ресторане? Тьфу! Пьянство одно и разврат. Работать некому будет…
— То же самое, Ханкули-ага, ты говорил и о нашем стадионе, — напомнил ему тракторист. — «Какой срам, — возмущался ты, когда мы взялись за его строительство. — Школьницы в трусах будут бегать!» А о том, как наши спортсмены одержали победу в Москве на приз «Золотой колос», ты почему-то помалкиваешь. Это несправедливо, яшули. А ведь стадион-то построить башлык помог.
В это время к магазину подошел запоздавший любитель шахмат, колхозный шофер Бяшим Аннакулиев. Он поздоровался со всеми и объявил:
— Есть и у меня новость!
— Говори, какая?
— Все вы знаете, что у моего соседа пропали как-то ковры из дома. Мой племянник работает в милиции и я от него только что узнал, что вор пойман. Их спер какой-то Желтозубый.
— Ничего тут особенного нет, — солидно сказал Ханкули Шеррай. — Негодяй всегда наказывает сам себя.
Все начали обсуждать только что услышанную новость. А Какабай Гулак, вскинув бороду вверх, внимательно посмотрел на небо. Там, в зеленоватой голубизне засветилась первая вечерняя звезда.
— Люди! — закричал Какабай, — пора за шахматы, — и сел на середину тахты. Против Какабая сел Аманмурад Токлы. Расставили на доске фигуры. Шахматистов окружили болельщики.
Игра началась. Тут же с обеих сторон послышались возгласы, подсказки, советы. Лишь сторож не принимал участия в игре. Улыбаясь, он сидел на стуле, недалеко от тахты и ждал, когда закипит чайник, чтобы бросить туда заварку и свежим чаем утихомирить пыл разгоряченных шахматистов.
1978—1981 гг.
Ашхабад — Переделкино
РАССКАЗЫ И ОЧЕРКИ РАЗНЫХ ЛЕТ
ЧАЙКИ ЛЕТЯТ В ПУСТЫНЮ
Впервые я увидел Ничку немногим более десяти лет назад. И все эти годы часто вспоминал о ней, надеясь при случае ее навестить. Время шло, а случай все не представлялся.
И вот… я снова на 180-м километре Каракумского канала. На том самом километре, где находится Ничка. Как только наш «газик» из небольшой лощины взобрался на гребень песчаного откоса, я увидел цветущий, но незнакомый оазис.
Тогда же вспомнилось, как жители маленького поселка из фанерных домиков старались мне объяснить происхождение его странного названия и поведали несколько коротких версий. По одной из них выходило, будто какой-то строитель-украинец, лежа под открытым небом и любуясь зрелищем каракумских звезд, не мог сдержать восторга и воскликнул:
— Ой! Яка ничка!..[6]
С тех пор эта самая «ничка» и закрепилась за новым поселком.
А вот другая версия. Когда бульдозеристы прокладывали канал и подошли к 180-му километру, их встретили чабаны. Один из них, приветствуя строителей, спросил:
— Эй! Ничик? — Как, мол, дела?
Неизвестно, что ответили строители. Известно лишь то, что слово «ничик» каким-то образом превратилось в «Ничку» и стало названием поселка.
Наконец, третье объяснение.
Недалеко от того места, где сейчас находится Ничка, был колодец Инче[7]. Кто-то решил этим же именем назвать и новый поселок, но, видимо, исказил слово и опять-таки получилась Ничка!
Но дело не в этом.
Той Нички, которую я видел раньше, не было и в помине. Вместо легких фанерных домиков — ряды новеньких коттеджей под красной черепицей. Дома тонули в розовых и белых облаках садов. В каждой цветущей кроне деловито гудели пчелы, словно целый день звучала тугая басовая струна. Каждый цветок жадно ловил свет и тепло. Свежо и тонко пахло цветочной пыльцой.
А над домами и садами, в невыцветшую синеву струилась шумная серебристо-зеленая листва пирамидальных тополей. В той же синеве купали свои вершины карагачи и клены.
Вот такой была Ничка теперь.
И этим она обязана строителям канала, на берегу которого родилась и так пышно расцвела. Нелегко было тем, первым новоселам, покорителям пустыни, что пришли сюда. Нелегко было и юным саженцам, дружно вставшим на пути раскаленного ветра. Но они выстояли, эти саженцы, окрепли, глубоко пустив корни в сухую неприветливую землю.
