О чём поют воды Салгира - [11]

Только бы скорей!!!

На экзаменах я вдоволь посмеялась, так теперь чувствую угрызения совести. Нет, не в веселье счастье теперь, мне милее грусть.

Сегодня ночью, когда я спала, мне пришла в голову такая мысль: что такое герой? И совершенно машинально, в полудремоте, не думая и не сознавая, я изрекла такую мысль: «Кто в такое время, среди мошенников, злодеев, жуликов ничем не запятнает своей совести, кто в самых ужасных условиях, в мучениях и бедствиях сумеет остаться честным, — тот герой». Этой-то истины я и буду придерживаться.

«Как просто звучало признанье…»

Как просто звучало признанье

Безмолвною ночью, в глуши.

И сколько таилось страданья

В словах наболевшей души.

И капали робкие слёзы —

Их не было сил удержать,

И сонно шептались берёзы,

И звёзды устали мерцать.

А горе так долго томило,

Что сердце устало страдать:

Печаль свою звёздам открыло,

Хоть звёзды не могут понять.

О горе цветам рассказало,

Но гордо молчали цветы, —

Одна лишь росинка дрожала,

Едва серебрила листы.

И ночь пролетела в молчанье,

Лишь слёзы таились в глуши,

И сколько звучало страданья

В мольбах изболевшей души!..

30 — IX — 1920

Время

Скучно день за днем проходит,

Скучно час за часом бьёт.

И мрачней тоска находит,

Как за годом мчится год.

Время быстро, время строго.

Наши дни несёт оно.

А ведь этих дней немного

В жизни каждой сочтено.

Только к нам весна влетела,

Свой раскинула шатер,

Всё вокруг зазеленело,

Всё кругом пленило взор;

Только сердце, ожидая

Летних дней, вдруг замолчит; —

Глядь, уж осень молодая

Первый лист позолотит.

Так, в тоске о невозвратном,

Сердце будущим живёт,

А не милым и отрадным:

Время быстренько идёт.

Дни бегут, пятой мелькая,

Исчезают без следа.

Моя юность удалая

Не вернётся никогда.

«Надо смело жить в изгнанье.

Жить! Не ныть в тоске глухой».

Будет мне напоминаньем

Первый листик золотой.

Я его беру украдкой

И в страницы дневника, —

Где таится дней загадка,

Пусть судьба моя горька, —

Я кладу своей рукою.

Он живёт, он не увял.

Пусть бегут года чредою,

Как за валом мчится вал.

30 — IX — 1920. Симферополь

Запись от 13 / 26 сентября 1920 г

Лунная ночь, за оградой соборного сквера, около бокового входа собора огромная толпа народу. Только на широкой лестнице стоит Востоков, что-то говорит. Потом хор поёт молитвы, а за ним — народ. Получается громко, нестройно, но каждое слово переполнено такой живой силой, что невольно верится, что только этим и можно победить[10].

Запись от 7 / 20 октября 1920 г

Такая колоссальная новость. Вчера Папа-Коля уехал в Севастополь: ему там предлагают отличное место в Морском корпусе, и он выехал для переговоров.

Редко я ухватываю минутку для дневника: днем занимаемся у Милы, вечером три раза в неделю — в гимназии. А дома всё равно вечера пропадают, потому что света нет.

Ну, а теперь надо скорей подметать комнату, причёсываться и идти заниматься. Совершенно нет времени для чтения. Какой большой недостаток, что нет электричества! Как темно, так и спать.

Последний взгляд на прошлое

То было так давно. То был минутный сон,

Неясный и пустой.

Неизгладимый след в душе оставил он

Своей бесхитростной и милой красотой.

Я помню вечер. В комнате, кругом

Всё веет лаской и приветом.

Висячий абажур желтеет над столом,

Таким уютным и весёлым светом.

Там так отрадно, хорошо мечтать

Под тихий разговор, под вихри непогоды.

И всё, о чём нам больно вспоминать,

Казалось так легко в те золотые годы.

Там чистая любовь бродила в час ночной,

Там образ друга — милый и далёкий,

Он и сейчас стоит в душе моей больной

Такой печальный, бледный, одинокий.

Там музыке вечернею порой

Внимала я в каком-то упоенье.

Любила я тот мир, навеянный мечтой,

И тайное душевное волненье.

А звуки нежные торжественно неслись,

Сплетались, плакали, смеялись,

Стремились чередой в неведомую высь

И тихо в сердце отзывались…

То было так давно. То был минутный сон,

Неясный и пустой.

Неизгладимый след в душе оставил он

Своей бесхитростной и милой красотой.

Давно пора иную жизнь начать —

С печалями, страданьем и тоскою.

И узы прошлого навеки разорвать

Своею собственной рукою.

20 — X — 1920. Севастополь

«Здесь всё мертво: и гор вершины…»

Здесь всё мертво: и гор вершины,

И солнцем выжженная степь,

И сон увянувшей долины,

И дней невидимая цепь.

Всё чуждо здесь: и волны моря,

И полукруг туманных гор, —

Ничто уж не развеет горя,

Ничто, ничто не тешит взор.

Я знаю, в блеске красоты,

В тени унылого изгнанья

Переживут меня мечты

Давно разбитого желанья.

И эта степь в тоске унылой

Мне будет мрачною могилой.

25 — X — 1920. Севастополь

Запись от 22 октября / 4 ноября 1920 г. Севастополь

Я решила больше к прошлому не возвращаться. Сейчас у меня в жизни много плохого, много тяжёлого. А как вспомнишь о прошлом, то делается так невыносимо грустно! Да и я теперь совсем уж не та, какая была год тому назад. Я буду жить, жить молчаливо, в самой себе. Отныне даю себе слово не вспоминать о прошлом, как будто я начала существовать только с 17-го ноября 1919 г. <День бегства из Харькова> А до этого времени ничего не было. О, зачем я в те золотые годы не наслаждалась тем счастьем, которое теперь навсегда утеряно. Ещё даю себе слово никогда не жалеть о прошлом, не раскаиваться в непоправимых ошибках: всё равно бесполезно.