О чём пела золотая кукушка - [29]

Один бок его был схож с луной, другой — с солнцем. И сам он, как упавшая с неба звезда, казался и близким и далеким. А рядом лежал волшебный посошок с витой костяной ручкой, готовый тотчас по воле хозяина превратиться в богатырского белогривого волка Ах-Пёри.

Радостно вскрикнула Хан-Чачах и как зачарованная смотрела на чудесное сокровище Албании. А Килин-Арыг, глядя на свою подружку, с тревогой думала:

«То же лицо и как будто совсем не то, те же глаза и словно не те, тот же голос, но и не тот. Что за странные мысли не дают мне покоя? Почему черное предчувствие беды сжимает мое сердце? Что может случиться в эту тихую лунную ночь?"

Еще не знала доверчивая Килин-Арыг, какие злые напасти подкрались к порогу ее жилища и притаились под сенью чернокрылой ночи. Но странное волнение, охватившее ее, все нарастало.

А Хан-Чачах, зачарованно глядя на чудесный шарик и волшебный посошок, крадучись, словно волк, выслеживающий несчастную жертву, приближалась к белоснежной кошме, готовая своими извивающимися, как две змеи, руками схватить сокровище богатыря Албанчи.

Но вдруг она замерла и ласково еле слышно прошептала:

— Прикрой подушкой шарик и посошок моего брата, любезная Килин-Арыг. Довольно любоваться тем, что принадлежит другому. Мои глаза устали от холодного света, который излучает этот волшебный шарик.

И сама я дрожу, как будто в нашу юрту вселилась старуха-метель. Подари мне тепло своего тела, и я усну рядом с тобой на белоснежной кошме.

А когда сладкие сны унесли Килин-Арыг в мир безмятежного покоя, зловещая тень легла на полу юрты. Освещенная холодным светом луны, Хан-Чачах узловатыми, как у древней старухи, пальцами ловила бледный луч ночного светила. Потом трижды коснулась лицом ленты лунного света и вдруг превратилась в ту, которой и была на самом деле, — в коварную и злобную Хара-Нинчи, дочь болотной мрази Юзут-Арыг.

Обратив свирепое лицо к луне, она тихо прошептала:

— Сестра Очы-Сарыг, я жду тебя! Приходи быстрее — настал час нашего торжества! Не будем, словно бездомный кулик, мотаться между небом и землей! Мы дочери могущественной Юзут-Арыг, и не нам бояться смертных алыпов!

И тогда по узкой ленте бледного лунного луча, будто по вытоптанной степной тропе, в юрту Албанчи вбежала злоречивая великанша Очы-Сарыг.

Как два раскаленных уголька, сверкали ее глаза, злоба скривила огромный рот, из которого свисал, точно пламя костра, язык, а костлявые длинные руки уже тянулись к лебединой шее уснувшей Килин-Арыг.

— Погоди, Очы-Сарыг, — прошипела Хара-Нинчи. — Наша месть Албанчи будет пострашнее самой смерти. Мы лишим его волшебного богатства — вместо посошка он найдет под подушкой высохший стебель болотной травы, а вместо шарика я оставлю ему войлочный мяч, годный лишь для того, чтобы его гоняли в придорожной пыли босоногие мальчишки. Вся волшебная сила непобедимого Албанчи в наших руках, а мы никогда еще не возвращали то, что добыли.

И Хара-Нинчи крепко прижала к своей худосочной груди посошок и шарик Албанчи и направилась к выходу из юрты. А Очы-Сарыг с минуту помедлила, потом низко наклонилась над безмятежно спавшей Килин-Арыг и прошептала:

— Нет, не только чудесным шариком и волшебным посошком гордился храбрец Албанчи! Великой радостью и немеркнущим счастьем его была ты, несравненная Килин-Арыг! Вы согревали друг друга, как угли одного костра, теперь же, когда холодной золой станет один уголек, погаснет и другой. Горе, как черная мышь, изгрызет твое сердце, гордый Албанчи, а страх станет вечным спутником на дорогах твоей жизни. Отныне, когда не будет больше твоей ненаглядной Килин-Арыг, когда волшебные сокровища твои находятся в наших руках, ты бессилен и обречен на гибель. Я убиваю твою любовь, Албанчи, — теперь погибнешь и ты!

Услышав последние слова Очы-Сарыг, Хара-Нинчи обернулась и плюнула ядовитой слюной в лицо своей сестры.

И тогда Очы-Сарыг превратилась в черную змею, которая, обвив лебединую шею Килин-Арыг, стала медленно сжимать свои холодные, как смерть, кольца.

Шипящее жало ловило жаркое дыхание спящей, пока последний стон Килин-Арыг не был услышан стражем безлунного мира, открывшего перед умирающей красавицей ворота, из которых никто из смертных еще не вышел обратно.

А Хдра Нинчи превратилась в лису, радостно вильнула облезлым хвостом и выбежала из юрты, увлекая за собой обернувшуюся серой волчицей Очы-Сарыг.

Тем временем в юрту вошла розовощекая красавица Хан-Чачах. Увидев тихо лежащую на белоснежной кошме Килин-Арыг, она осторожно, чтобы не вспугнуть трепетный сон любимой подруги, легла с ней рядом. Но лишь только рука ее коснулась Килин-Арыг, как девушка в ужасе отпрянула от спящей.

— Что с тобой, дорогая Килин-Арыг? — прошептала она. — Ты совсем замерзла. Грусть и тоска ледяным дыханием сковали твое тело. Ты слышишь? Откликнись!

Но застывшие губы Килин-Арыг не шевелились.

— Отзовись, Килин-Арыг! Прогони сон! — горячо шептала ей на ухо Хан-Чачах. — Это я, я люблю тебя, слышишь! Я здесь, рядом с тобой! Обними меня..

Но Килин-Арыг неподвижно лежала на кошме, и серебристая лента лунного луча лежала на ее шее, словно зловещая белая змея.