Ньювейв - [86]

Иностранцы ходили в «Березку», покупали сигаретки блоками, пиво в банках упаковками, шоколад и печенье, а мы угощали их казахской анашой. Так темная долгая зима, а ведь не было ни светящихся реклам, ни теперешних подсветок на улицах Москвы, украшенная контактами нового рода превращалась в истинный праздник.

Часть нашего круга общения составляли «утюги» – люди, начинавшие с уличной «утюжки» иностранцев на шмотки и перешедшие в ранг гостиничных и ресторанных джентльменов удачи. Они разводили иностранцев на «чендж»: предлагали «командирские» часы, традиционные шкатулки, военторговский мерчендайз взамен на джинсы, обувь и аудиоплееры с наушниками, которые только стали просачиваться в «совок». Особенно ценились тогда Sony в металлическом корпусе и ярко-желтая линейка непромокаемых спорт-моделей. Сам обмен должен был происходить в безопасных местах, ибо при каждой приличной гостинице имелось по нескольку наблюдательных мужчин в пиджаках. На моих глазах эта братия веселых и рисковых модников осмелела настолько, что вплотную сблизилась с посольскими корпусами капиталистических стран. Завязывались человеческие и дружеские связи, иностранцы уже тащили целые чемоданы всякой всячины, от продуктов питания до свежей западной прессы. С другой стороны, перестройка набирала ход, уносила людей в откровенный криминал. Некоторые из «утюгов» становились членами региональных группировок, участвовали в разборках с солнцевскими и поступали в больницы с травмами и даже пулевыми, возможно рикошетными, ранениями в мягкие части тела. Почти всех центровых «утюгов» знали в лицо не менее центровые «конторские», и в промежутках между задержаниями они даже умудрялись не без юмора общаться. Ведь ходили по одним и тем же улицам, сидели в ресторанах за соседними столиками… Были разборки и между самими «утюгами»: кто-то у кого-то увел клиента, кто-то кому-то впарил фальшивок или оказался много должен, а то и просто кинул товарища. Одного такого бедолагу как-то привязали ногами к автотросу и макали головой в Москву-реку… В бытовой фольклор вошли байки о включенных паяльниках как аргументах в спорах, об утюгах без кавычек и о пытках электричеством, которые сопровождались вопросом: «На кого работаешь?»

И между тем, жили такие люди азартно, весело, демонстративно порой настолько, что пулей вылетая из институтов, переключались полностью на добычу прибыли, поиск приключений и безудержный разврат.

Некоторые из них, увеличивая размах своей деятельности, перешли на международные аферы, а некоторые погибли, побывав в застенках «совка» и в тюрьмах зарубежья. Кое-кто обзавелся своим надежным бизнесом, используя однажды полученные связи и обретенную способность свободно общаться с представителями западной цивилизации. Многие просто женились на зарубежных женщинах и уехали, чтобы приезжать сюда за простыми человеческими радостями да хвастаться удобствами цивилизованного мира.

Все они любили слушать музыку много и с удовольствием. Надеюсь, с ними все в порядке.

Весной 1988-го Вова Синий стал дембелем и кроме парадки обрел чуть висячие усики а-ля поздний Фредди Меркури, эротически вернулся в 4-70, где был обласкан мамой с кучей родственников, любимой женой и обожающими форму сочувствующими девушками. Попил, как водится, недельку-другую, да и давай в Москву собираться. Долг родине отдан, на работу было забито пожизненно, а долги музыкальные даже обросли процентами. Свой дембельский миньон Вова родил сразу же по возвращении. Пленку мне прислали почтой, а там «девки, водка, деньги, мясо, родительский дом…» Технология была та же, звук отчаянно плохой, а вокал задиристый и с напором, несмотря на непроходимую солдатскую грусть. Синий явился гоголем в столицу, а мы его принарядили в голландские обноски – розовый пиджак, модную рубашку, черные очки Ray Ban.

Я тогда трудился в молодежном центре, прописанном в городе Химки под крылышком Светланы Скрипниченко, отменного организатора коммерческих рок-концертов. Света тут же присоветовала нам студию на Площади Ильича, где мы могли бы записать воссоединительный альбом. Студия эта существовала под прикрытием базы ансамбля «Мозаика» Вячеслава Малежика, имела пару рабочих «штудеров», набор гитар, драммашину и пару синтезаторов.

Оперировать нас вызвался длинноволосый человек явно седативно-барбитуратного склада, из группы «Хопо», как он представился, что означает «ловушка для зверя» на африканском наречии. Он научил как забивать барабанную машинку, показал кнопки управления пультом и отправился полеживать на лавку. Ну а мы, как водится, позванивая стеклотарой и пованивая жжеными тряпками, оптимистично засели за работу. Записывать голоса и дополнительные партии инструментов пришлось «внакладку», путем перезаписи с одного магнитофона на другой. Качество куда-то улетучивалось, ясность пропадала. Мы старались продраться сквозь эту пелену и запутывались еще больше. В результате ловушка сработала – через месяц я отдал оператору все свои деньги, а у нас на руках был постыдный результат в виде альбома «Фантомасовщина». Примерно тогда же выяснилось, что я являюсь надолго невыездным, в областном ОВИРе мне показали толстенную папку с бумагами на меня и зачитали приговор: остается на родине. А родной мой брат и наша бывшая вокалистка Нелли уже бесстрашно покинули страну к этому моменту. Так что я быстро успокоился, и мы уже не останавливались, ковали стиль, и летом 1989-го, захватили в Орехово-Борисово здание, напоминавшее большую энергобудку кирпичной кладки. Там находился районный избирательный участок и музыкальная репетиционная база наших друзей. За пару дней с живым барабанщиком, охаживавшим черные блины отечественной электронной установки, с Виталием Стерном, ставшим участником минималистически-электронного дуэта «Виды рыб», который тогда вымучивал из детского синтезатора Casio вполне серьезные звуки, с гитаристом из «НИ. К.сметики» и с приглашенным саксофонистом мы зафиксировали материал альбома под названием «Смерть в эрогенной зоне».