Нусантара - [23]

Запомнился один трагикомический эпизод: перед отъездом из Бандунга мы устроили у себя в гостинице небольшой прием для наших индонезийских коллег, тех, что ехали с нами, тех, кто должен был присоединиться к нам позже, и для тех, с кем нам предстояло встретиться лишь после возвращения.

Уже при гостях, приехавших вместе с нами из загородной поездки, мы начали сервировать стол, рассчитывая угостить наших коллег импортными лакомствами, заблаговременно запасенными в посольском магазинчике в Джакарте. Появление на столе бутылок «Столичной» было встречено всеобщим одобрением и интересом. Затем появились консервированные и копченые колбасы, ветчина, буженина. Пока все это дружно распаковывалось и нарезалось, я вдруг заметил на лице Онг Ханлина неописуемо страдальческое выражение.

Мы совсем упустили из виду, что большинство наших гостей мусульмане, которым шариат запрещает есть свинину. Более того, если бы теми же ножами, которыми резалась свинина, мы потом начали бы резать сыр и выкладывать икру, они бы не стали есть ни того, ни другого. Это-то и вызвало отчаяние на лице бедного Онг Хан-лина, как он нам потом объяснил. К счастью, остальные закуски оказались «неопоганенными», и последователям пророка было чем закусывать водку, хотя, собственно, и ее, если уж быть логичными, им пить не полагалось. Вместе с тем «Столичная» имела большой успех и здесь, и в дальнейшем, и я что-то не припомню ни одного случая, чтобы от нее хоть раз отказался кто-нибудь из самых набожных мусульман. Может быть, они считали, что Магомет запретил пить только вино, на водку же, которой в те времена еще не было, запрет пророка в силу этого не распространялся.

Были и более серьезные случаи, когда католик Онг Хан-лин помогал нам предотвратить возникновение нежелательных недоразумений с мусульманами. Я думаю, излишне говорить, что сознательно мы никогда не давали повода к их возникновению. Но религиозные настроения в Индонезии так сложно переплетаются с чувством национального достоинства и освободительными настроениями, что одной нашей лояльности и доброй воли к сотрудничеству могло иногда оказаться недостаточно. Нужно было тонкое знание местных условий и настроений. Тут-то нам и приходил на помощь благожелательный Онг Хан-лин.

Не без чувства удовлетворения можем мы теперь вспоминать, что со всеми нашими товарищами по работе, даже и с самыми правоверными мусульманами, мы расставались в конце совместных работ если не друзьями в полном смысле этого слова, то с обоюдной симпатией и уважением.

Очень приятно было встретить в Бандунге и соотечественников — сотрудников многолетней экспедиции, разведывавшей месторождения фосфоритов и серы. Геолог с Дальнего Востока Никольский появлялся в перерыве между двумя маршрутами так, словно вернулся из приамурской тайги. В будничном тоне его рассказов экзотические подробности приобретали какое-то особо привлекательное звучание.

Как-то у одной из сотрудниц экспедиции я застал в гостях старушку, от которой с первых же ее слов пахнуло чем-то старинным и необычным. Оказалась она очень разговорчивой, приветливой и благожелательной. Прекрасный русский язык, чуточку, пожалуй, архаичный, в который вплетаются французские и немецкие слова и обороты. Иногда она вставляет и индонезийские слова, порой немножко заговаривается:

— Государь Николай Третий, ах, passez-moi le mot, Александр…

Узнав, что я лишь недавно приехал из Москвы, она стала расспрашивать о Москве, о России. Почти каждый вопрос начинался так:

— Я хочу вас спросить, это не касается политики, скажите, пожалуйста…

Иногда она переходила к рассуждениям, наивным, старомодным, но, чувствовалось, очень искренним.

— Государыня Александра Федоровна, она ведь передавала немцам шпионские сведения, у нее специальный аппарат был в спальне, мне рассказывал мой отец — он был камергером. Послушайте, ведь это нехорошо. Я понимаю, она очень любила свою родину, l’Allemagne. Я ведь тоже ужасно тоскую о России, очень часто во сне ее вижу. Я из Томска. Сейчас же поехала бы туда, если бы там не было так холодно. Но, поймите, быть государыней и приносить вред своей стране, стране, в которой царствуешь, согласитесь со мной, это нехорошо!

Вспоминается мне и совсем другая встреча, совсем в другом месте и значительно позже. Через четыре месяца советский генеральный консул в Сурабайе познакомил пас со знаменитыми чехословацкими путешественниками Иржи Ганзелкой и Мирославом Зпкмундом. Узнав, что они отправляются на остров Бали (откуда мы лишь недавно вернулись), мы пригласили их отдохнуть несколько дней на нашей приморской базе на яванском берегу Мадурского пролива. Уже на следующий день они были у нас. После первых же нескольких фраз у всех нас появилось ощущение, что мы знакомы давным-давно и понимаем друг друга с полуслова. Мирослав Зикмунд и особенно Иржи Ганзелка преотлично говорят по-русски, но очень следят за правильностью речи и просят поправлять ошибки. Молодой механик Мирослав Дриян и более пожилой врач Йожеф Коринта ладят с русским немного хуже. Чехословацкие друзья очень ярко и остроумно рассказывают нам о своем посещении Западного Ириана, где они присутствовали на торжественной церемонии подъема индонезийского флага. Расспрашивают о наших работах, о поездке на Бали, рассказывают о Суматре, на которой мы не были.