NUMERO - [11]

Борясь со слабостью, сползла с жесткой лежанки, и, хватаясь за спинки скамеечек, потянулась в сторону выхода.

Открыть дверь получилось только с третьей попытки – ее тяжесть и моя легкость заставили потренироваться, прежде чем она нехотя поддалась и сдвинулась ровно настолько, чтобы рассмотреть внутреннюю архитектуру монастыря.

Уходящая ночь позволила увидеть справа лишь глухую стену, убегающую ввысь, а слева опять же стену, но уже с узкими оконцами жилых помещений.

Все это не особенно способствовало замыслу побега, но другого пути мне никто не собирался предложить. Я должна была пошевеливаться, если хотела еще немножко пожить. Пока за неимением лучшего хотя бы и в этом веке.

И не дурнопахнущей сестре Анне решать, достойна ли я чести упокоиться в их монастырских пенатах. И упокоиться ли вообще.

Но только я занесла ногу перешагнуть порог часовни, как тут же внесла ее обратно. Совсем рядом кто-то перешептывался, раздраженно-возмущенно что-то доказывая кому-то.

„Черт! и тут же прикусила язык. Святое место. Повременю с излияниями.

Подавляя позывы тела упасть тут же у порога, кое-как доплелась до постамента, в последнем усилии на него вскарабкалась, и даже успела накрыться все тем же покрывалом.

Выдавать себя рановато.

Глава 13

– Вы обратили внимание, сестра Бенита, на ее туфли?

– И не только на туфли. А ее мешок? Очень странный мешок. Белый. Вот с такой длинной веревочкой. Тоже белой. Настоятельница все унесла к себе.

– А посмотрите, что у нее на руке.

Покрывало справа приподнялось. Кажется, речь идет о моих часиках.

– Вы видели что-нибудь подобное, сестра Бенита?

Шепот двух монахинь шелестел совсем рядом.

– Нам немедленно надо сообщить о ней профессу[2]. Немедленно.

– Но… аббатиса…

– Я не нуждаюсь в ее разрешении.

Покрывало опустилось.

– Но она ведь мертва.

– Не имеет значения. Посмертное сожжение это тоже урок для всех. И, потом…, мне внушает опасения наша аббатиса.

– Что? Сестра Анна, как вас понимать?

– А как вы объясните ее упорство в поисках этой… еретички? Да, еретички, и не смотрите так на меня, сестра Бенита. И я подозреваю, что ересь это не единственное, в чем она погрязла. И откуда преподобная мать Френсис узнала о ней? А как можно пренебречь уставом и оставить эту… ведьму в монастыре, оскверняя тем самым всех нас?.

Свистящий шепот монахини гулко разносился по часовне.

– А ее приказ перенести еретичку в часовню?

Сестра Анна перешла с шепота на голос, пока сдерживаемый, но настолько преисполненный возмущения и негодования, что, если бы не напоминание сестры Бениты: „Бога ради, тише, сестра Анна. Мы в Храме Господа нашего“, – она, наверняка, разразилась бы истерическими обвинениями в более высоком звуковом регистре.

– Снимите с нее… это, сестра Бенита, – безапелляционным тоном приказала сестра Анна, в очередной раз приподняв покрывало, – лучшего доказательства ее греховности и быть не может.

Я наблюдала за ними сквозь щелочку ресниц. От живописной картинки, представшей взору, чуть не прыснула от смеха. Слава Богу, сдержалась.

Сестра Анна брезгливо придерживала двумя пальчиками покрывало, явно пытаясь подавить неприличное месту и статусу любопытство, выразившееся в скошенных на часики горящих глазах, тут же вспорхнувших вверх, будто она вымаливала согласия у Всевышнего прибегнуть к вынужденной мере изъятия доказательства ведьмовства без Его на то указания.

Сестра Бенита, весьма миловидная, с пухлыми, как у ребенка, губками, в данный момент удивленно приоткрывшимися, зачарованным взглядом прилипла к предмету вожделения сестры Анны, и то нерешительно тянулась к часикам, то в страхе отдергивала руку – а, вдруг это, действительно, орудие ведьмы? Напряженная борьба с собой достигла пика, и от постигшего ее потрясения она начала вдруг икать. Да так громко, что немедленно объявившееся эхо подхватило посторонний помещению звук и торжественно разнесло его по часовне.

Сестра Бенита, вконец перепуганная, попятилась, тут же наткнувшись на спинку молельной скамеечки, и зажала рот рукой, что не предотвратило иканья, спровоцированного несостыковкой требования сестры Анны с ее личными убеждениями. А, напротив, еще более участило. Наконец, несчастная не выдержала и бегом бросилась из часовни.

Сестра Анна проводила ее насмешливым взглядом и, долго не раздумывая, откинула покрывало, задергав браслетку. Куда брезгливость подевалась!

Я ни под каким видом не собиралась расставаться с моей собственностью, пусть и всего лишь часиками, но и раскрывать себя было тоже рановато, особенно в свете подслушанного разговора двух монахинь.

Пока я анализировала сложившуюся ситуацию, мои же часики пришли мне на помощь – пиканье будильника возвестило о поре пробуждения. Видимо, в той жизни, я просыпалась в это время.

Сердце защемило. Я просыпалась – чтобы куда собраться? На работу? На учебу? И кто в это время посапывал рядом со мной? Муж? Любовник? Ребенок?

Судорожные всхлипывания сестры Анны, в ужасе отпрянувшей от погребального ложа, вернули меня к нерадостной действительности. Ее глаза буквально выскакивали из орбит. Это привычно-обиходное выражение, которому я никогда не придавала особого значения, вдруг получило настолько выразительное подтверждение и в смысле „выскочить“, и в смысле „орбит“, что я даже сама испугалась. А, что, если и правда выскочат?