Нож винодела - [8]
Слегка повернув голову, Кюш увидел туристов во главе с гидом, которые выходили на улочку, где стоял указательный щит: Катакомбы. Город был известен во всем мире не только своими винами, но и поразительными пещерами, символом которых была подземная церковь. Основой ей послужили подземные ходы, где монах Эмильянус, чье имя носил городок, будто поставил свой скит. Уникальная церковь была выдолблена в известняке между IX и XII веками. Чтобы построить ее в этом святом месте, было извлечено около пятнадцати тысяч кубических метров известкового камня… Кюш, проявлявший страстный интерес к древностям, дал себе слово при первой же возможности посетить пещеры вместе с гидом.
Серого цвета «клио» остановился возле собора. Отец Клеман достал два больших коричневых чемодана и закрыл багажник. Он принадлежал к тем священникам, которые проповедовали возврат к более традиционной Церкви, отмежевываясь в то же время от теорий, запрещенных янсенистами Сен-Никола-дю-Шардонне. Если кто-то подшучивал над его внешним видом, он ссылался на Тридентский вселенский собор:>[3] «Даже если не всяк монах, на ком клобук, духовным лицам должно всегда одеваться подобно их положению; духовное лицо не может сидеть на двух стульях, не зная, что выбрать — Божественное или мирское». Клеман разделял это мнение. Первый знак принадлежности к Церкви — одежда. Священники жили среди мирян, и не в их власти было вырваться из своего времени. В обществе, где внешний облик затмил нравственные достоинства, он считал естественным напоминать всем о своем призвании и единении с Римской церковью. По этим причинам после окончания семинарии он всегда носил черную сутану. Он позволял себе только одну прихоть: серебряное распятие на груди.
Подобно отпускнику, обремененному громоздким багажом, он направился к просторному двухэтажному дому. На латунной дощечке справа было написано: «Дом священника». Он трижды ударил бронзовым дверным молоточком. Через мгновение дверь открылась, и на пороге появилась невысокая женщина болезненного вида. Луиза Рапо служила здесь уже пятнадцать лет, ей недавно исполнился восемьдесят один год. Овдовев, она никогда не расставалась со своим черным костюмом, оттеняющим волосы цвета слоновой кости. Шиньон, который поддерживают две серебристые заколки, всегда безупречен. Но апоплексична она лишь с виду, ибо жизнь наградила ее скорее крепким здоровьем. До сих пор Небеса хранили ее от всех старческих неприятностей: артроза, болезней Альцгеймера и Паркинсона. Только за одно это, что после определенного возраста совсем немало, она благодарила Господа по три раза в день.
— Полагаю, мадам Рапо?
— Вы новый священник?
— Действительно, я отец Клеман.
— Добрый день, месье кюре. Я ждала вас, сегодня утром мне позвонили из архиепископства и предупредили о вашем приезде. Добро пожаловать!
— Большое спасибо.
— Входите же, не стойте там, словно чужой, вы у себя дома.
Они вошли в довольно темный коридор. Дом чистый, с легким душком затхлости. Со стороны улицы окна наглухо закрыты тяжелыми бархатными шторами красного цвета. Терракотовая шестигранная плитка на полу положена не очень ровно, но зато без щербин. Луиза шла твердым, уверенным шагом, не соответствующим ее физическому виду. Даже не обернувшись, она подняла вверх прямо над своим плечом указательный палец, слегка покачивая им:
— Осторожно, тут низкая балка.
Довольно высокому викарию епископа пришлось нагнуться, чтобы не удариться. Его благочестивая спутница ростом метр шестьдесят три сантиметра прошла, даже не пригнув головы.
Они вошли в довольно просторную и более светлую гостиную. Комната была под стать всему остальному, строгая и скромно меблированная: старинный резной ореховый буфет, старый деревенский стол, две старые шаткие скамьи и, наконец, гвоздь коллекции — потертое кресло в стиле ампир с вываливающейся из-под сиденья соломой. Конечно, гарнитур мог бы осчастливить антиквара, но до современного комфорта тут весьма далеко. Еще дымящиеся во внушительном камине угли распространяли приятный запах догорающей лозы. Этот сладкий аромат обострил обоняние викария, заставив его вспомнить, с каким удовольствием он ел антрекот по-бордоски, жаренный на виноградных лозах вместе с тонко нарезанным луком-шалот и приправой из петрушки, на одной из мощеных улочек квартала Сен-Пьер в Бордо.
Здесь время словно остановилось, о чем, похоже, свидетельствовали франшконтийские часы, маятник которых демонстрирует безысходную неподвижность.
— Располагайтесь. Я приготовила кофе… Хотите?
— С удовольствием.
Луиза пошла на расположенную рядом кухню, а Клеман воспользовался этим, чтобы поставить свои чемоданы. Заметив громоздкий багаж священника, Луиза подумала про себя, что глажки ей предстоит гораздо больше, чем прежде. Она не боялась работы, но за годы, проведенные с Анисе, она привыкла к размеренному образу жизни.
— Какая все-таки ужасная история. И это в нашем-то городе, обычно таком спокойном. Да вот, судите сами, со времен войны никаких драм не было!
Луиза Рапо возвратилась в гостиную с подносом в руках, и это выглядело как приношение. Она поставила поднос перед Клеманом на краешек деревенского стола, затем налила священнику кофе:
