Нож великого летчика - [26]

— Пошли.

Мы заспешили вслед за ним, переводя дух с таким облегчением, как никогда в жизни. Ничего сказано не было, но ведь и без всяких слов мы понимали — без Седого нас бы сейчас измордовали так, что мы бы, как говорится, полгода кровью харкали.

— Здорово ты их… — сказал Димка, когда прошло, наверно, минут десять, и мы были уже далеко.

— Да, пустяки, — буркнул Седой. — Вот сейчас задача потрудней будет.

— Какая? — спросили мы.

— Нож отобрать.

— Так нож не у него? — спросил я.

— Разумеется, нет. Вы ж видели, он мне ничего не отдавал. Но он сказал мне, у кого нож.

— У кого-то, кто покруче Клима и всей этой мелкой шпаны? — обеспокоено спросил Димка.

— Вот именно, — Седой хмыкнул и вытащил на ходу мятую пачку своей кубинской отравы. — Так что это была только службишка, служба впереди. Так ведь в сказках говорится?

— Кто же это? — вырвалось у меня.

— Узнаете… Хотя, думаю, вам бы лучше не ездить со мной, а разбежаться по домам.

— Ни за что! — с горячим возмущением воскликнули мы. Хотя на душе у нас опять стало тягостно и нехорошо: что же это за люди, с которыми сам Седой опасается связываться?

А он привел нас к метро, и ещё спросил, есть ли у нас пятаки на проезд. Пятак у каждого нашелся, и мы проехали до Библиотеки Ленина — то есть, до «Арбатской», а на «Библиотеку Ленина» мы сделали пересадку. Мы несколько раз пытались выяснить у Седого, куда мы едем, но он отмалчивался.

В итоге, мы сошли на станции «Ленинские горы», под стеклянным куполом над Москвой-рекой, и два выхода с этой станции вели на два берега реки. В общем, над нами было пространство стекла, в которое светило небо, а под нами — широченная асфальтовая платформа над водой. Я никогда не видел ничего подобного. От нас, если пройти не до «Курской» или «Бауманской», а до «Пролетарки», и поехать в сторону «Кузьминок», был участок пути, где метро проходило над землей. Но одно дело — просто над землей, а другое дело — просторная станция над рекой, с обеих сторон которой пути уходили в туннели.

Седой быстро сориентировался и повел нас к нужному выходу. Мы вышли на Ленинские горы и пошли по утоптанной дорожке между зеленых холмов над Москвой-рекой и над приречными прогулочными аллеями, с их лавочками и красивыми оградами. По мере того, как мы шли, народу становилось все больше, народ оживленно переговаривался, рассматривал что-то, передаваемое из рук в руки.

К нам подскочил мальчишка с ищущими глазами — приблизительно нашего возраста, ну, может, чуть постарше.

— Жвачка не нужна? — быстро спросил он, протягивая упаковку мятной жевательной резинки.

— Сколько? — на ходу прищурился Седой.

— Пять рублей пачка, — и торопливо добавил. — Но можно отдельными пластинками, по рублю пластинка.

Мы, что называется, «тихо прибалдели». Пять рублей! Да это ж больше двух недель школьных обедов!

Но Седой не смутился.

— Возьму, пожалуй, — сказал он, доставая пять рублевых бумажек. Кстати, — осведомился он, когда парень вручил ему жвачку, — ты Пучеглазого, случайно, не видел?

— Кого-кого? — недопонял парень.

— Пучеглазого. Неужели не знаешь, кто это такой?

Парень моргнул, задумался.

— Погоди… — проговорил он наконец. — Это такой толстомордый, с пузом? Ну, и глаза навыкате, все точно…

Седой небрежно кивнул. Парень поглядел на него с каким-то новым уважением.

— Вообще-то… Вообще-то он так не вертится, как другие. Ты вон у того спроси, у Кривого, они ж с Пучеглазым по одному и тому же товару спецы. Он, наверно, знает, появился Пучеглазый или ещё нет. А если появился, то в каком пивняке с покупателем переговоры ведет.

— Угу, — кивнул Седой и направился в сторону того, кого парень назвал Кривым. Мы пошли за ним, несколько оробело оглядываясь вокруг и держась метрах в двух позади: мы так поняли, Седому надо пока действовать самостоятельно, чтобы мы не висели на нем лишним грузом.

Да, мы попали на одну из крупнейших «толкучек» — или «черных рынков» Москвы, в одно из тех мест, где правили свои законы. Не могу передать, как мы были ошеломлены этим первым свиданием с совершенно неведомым нам миром. Мы, вроде, и не так спешили, тащась вслед за Седым, но, казалось, все проносится мимо нас на огромной скорости и вертится бешеной каруселью, сливается в огромный калейдоскоп, где не успеваешь схватывать целое, привлеченный то одним, то другим цветным осколком, меняющим весь узор.

Вот пристроился чуть в стороне от основного движения инвалид, на тряпице разложивший ценные значки и медали — и, кажется, даже ордена. Рядом с ним стояла сумка, из которой он извлекал пиво, бутылку за бутылкой, и потихоньку потягивал. Вот мужик в застегнутом наглухо пиджаке, он двигался навстречу главному потоку, с каким-то почти болезненным тщанием шаря по лицам — пытался угадать покупателей. Время от времени — видимо, решив, что именно этот человек может клюнуть — он быстро отгибал полу пиджака, показывал товар, что-то бормотал, а то и просто вскидывал вверх несколько пальцев, и, убедившись, что опять промашка, двигался дальше.

Мы, из любопытства, стали подбираться поближе к нему, и только успели разглядеть брелки в виде черепов, гробиков и скелетов, как рядом с нами возник другой тип и протянул нам кляссеры: