Нож великого летчика - [22]

Ночь коротка,

Спять облака,

И лежит у меня

На погоне

Незнакомая ваша

Рука…

А рядом с эстрадой пристроился старик… Как же его назвать? «Художник-силуэтчик», наверно. Перед ним лежала стопка листов черной бумаги, и он за десять копеек — или за рубль? после стольких денежных реформ цены в голове путаются, что когда было — вырезал ваш силуэт, вам надо было только несколько секунд посидеть неподвижно, а он очень легко вел ножницами, рисуя ими совсем как карандашом, и сам он был весь в черном, и он наклеивал силуэты на плотную белую бумагу, вроде ватмана, и отдавал вам, а мне было так весело, что, вот, мы пьем шампанское, и оркестр играет, и певица поет, и мы будем смотреть французский фильм про Париж — про тот Париж, который мы знаем и помним — и я спросила этого старика, нельзя ли вырезать не только мою голову и бюст, но и руку с бокалом шампанского, и он сказал, что, конечно, можно, только это будет стоить чуть подороже, и я согласился, и он вырезал… Я так и сохранила этот силуэт, вот найду и покажу его вам, когда йод подсохнет…

Так она рассказывала, перескакивая с одного на другое, а я, улучив момент, спросил:

— Кстати, а как фамилия того генерала, у которого вы воспитывали сына?

— Клементьев, — ответила она. — А что?

— Да ничего, — ответил я. — просто интересно.

В общем, наши боевые раны обработали, ещё раз угостили нас чаем, и мы отправились домой. Мы немного спешили — ведь было уже около половины девятого.

— Только теперь не отпускайте Гиза с поводка, — предупредил я, уходя. — А то мало ли что. Вряд ли этот тип рискнет ещё раз его похитить, и вряд ли Гиз теперь за ним пойдет, но береженого Бог бережет, сами знаете…

— Уж мы за этим проследим! — сказала Шарлотта Евгеньевна, опережая Мадлену Людвиговну.

— Ребята, этот нож мы должны вернуть хоть кровь из носу! — сказал Димка, когда мы вышли во двор. — Есть у меня одна догадка…

— У меня тоже есть одна догадка, — сказал я. — Знаете, с кем мы столкнулись?

— Ну? — спросили мои друзья.

— С внуком того самого генерала Клементьева!

— Да брось ты! — ошалело проговорил Юрка, а Димка выразился намного резче:

— Слушай, тебя не пора по-пырому в Кащенку отвезти?

— Да нет, ребят, я не сбрендил! — стал с жаром доказывать я. — Вы послушайте!.. Этот тип, которого мы видели — ему ведь не так много лет, просто он уже, как говорится, в расход выходит. А так, не удивлюсь, если ему всего шестнадцать-семнадцать, при том, что выглядит он на тридцать. Дальше. Внук генерала был последним — до меня, в смысле — кому Мадлена Людвиговна показывала нож и рассказывала о его ценности. Она говорила о нем, как о маленьком мальчике, он и остался для неё маленьким мальчиком, но ведь это было семь лет назад! Мы сами не сообразили, что за семь лет мальчик должен вырасти! Допустим ему тогда было лет девять-десять… ну, может, одиннадцать. Сколько получается ему сейчас?

— От шестнадцати до восемнадцати, — пробормотал Димка, а Юрка молча кивнул.

— Пошли дальше. Мадлена Людвиговна упомянула, что мальчик глядел букой, такой был угрюмый бутуз. Похоже по характеру на типа, с которым мы столкнулись? Но и это не главное! А главное вот что. Ограда могилы этого восемнадцатилетнего парня, которого друзья поминали водкой, и скамья участка Смирновых, выкрашены точно такой же краской — и, судя по всему, в одно и то же время! Очень похоже на то, что друзья этого парня его поминали и красили ограду, а тут Смирновы были на кладбище и попросили их: вы, мол, лавочку у нас не покрасите, если краска останется, а мы вам доплатим? Те согласились, и мазанули лавочку, и этот тип запомнил, что лавочка участка Смирновых — это очень укромное место! То есть, получается, опять-таки, он из тех, кому семнадцать-восемнадцать лет — иначе бы что ему делать в компании друзей этого помершего парня?

— Кстати, как зовут этого помершего парня, ты не запомнил? — спросил Юрка.

— Запомнил, — сказал я. — Савраскин Макар Анатольевич. А что?

— Надо бы у Седого спросить, — сказал Юрка. — Он всю округу знает. Если он подтвердит, что внук генерала Клементьева стал отпетой шпаной, и что этот внук дружил с Макаром Савраскиным, который не так давно окочурился — то, значит, ты прав. Ему резко не хватало денег на выпивку и гулянки — и он вспомнил про нож гувернантки его отца. Про нож, который стоит очень дорого. А заодно решил и собаку на Птичке загнать — чего церемониться?

— Седой сейчас должен быть или на стройке, или на школьном стадионе, сказал Димка. — Давайте его сразу и найдем. Чего на завтра откладывать? Завтра у нас других дел будет полно.

Мы с этим согласились, и отправились искать Седого. Нашли мы его не на стройке и не на школьном стадионе, а за стадионом, где он сидел на полуразвалившейся скамье и аккуратно раскуривал папиросу. Уже наступали сумерки, и огонек папиросы — крепкого кубинского горлодера без фильтра, в те времена вся Москва была завалена кубинским табаком, и ещё египетский встречался (сигареты «Нефертити», которых никто сейчас не помнит, а тогда они многим нравились) — высвечивался будто один из отблесков дымно-розового заката над Москвой.

— Ну? — спросил Седой, когда мы остановились перед ним в нерешительности. — Не телитесь, выкладывайте, чего надо. Про марки спросить хотите?