Ноябрь, или Гуменщик - [44]

Лийна уставилась на знахарку.

— Ты сама-то испробовала это зелье? — спросила она.

— Нет, — ответила знахарка.

— И я этого не сделаю, — сказала Лийна.

Знахарка погладила ее по голове.

— Бедняжка, — сказала она и принялась нарезать ломтиками очищенную от шкурки мышь. — Ты и вправду очень любишь его. Но ты молодая и красивая, и у тебя нет хвостика. Может, тебе и удастся заполучить этого парня. Хочешь чайку с мышом? Успокаивает.

Лийна снова разрыдалась.

* * *

Вскоре опустилась ночь. В барском саду в сугробе стоял, преклонив колено, кубьяс и читал барышне стихи, немного погодя из-за деревьев показалась волчица и залегла на свое постоянное место, где снег от тепла ее тела подтаял и на дневном морозе покрылся блестящей корочкой льда.

21 ноября

Утром амбарщик проснулся оттого, что в лесу вроде как кто-то кукарекал и блеял. Он сел в кровати и спросил:

— Что ж это такое? Кто в лесу безобразничает?

— Ах, да это старая Май Лахудра, — отозвалась его жена Малл, она уже встала и теперь вернулась из хлева, где доила голубую корову. — Ты ведь знаешь, время от времени она подает голос.

Май Лахудра была старая дева, много лет тому назад она пошла в лес по ягоды да так и не вернулась. То ли ее волки задрали, то ли что другое случилось с ней — этого не знал никто, потому что тела ее так и не нашли, однако она стала призраком. Как водится, если человек нашел смерть в лесу, она никогда не бродила вблизи жилья, она аукала в чаще, издавала странные звуки и шумела. Никто не удосуживался пойти взглянуть на нее: чего на Май Лахудру смотреть? Люди жили своей жизнью, и когда призрак начинал слишком уж шуметь и голосить, в сторону леса кидали камень или шишку и кричали, мол, заткнись и иди подальше, откуда пришла, нечего тут куролесить.

Так и амбарщик не стал обращать внимания на вопли Май Лахудры, а занялся своими утренними делами. Май Лахудра голосила, пищала и крякала беспрестанно, но амбарщику это не мешало, в конце концов он вообще перестал замечать доносившиеся из лесу звуки, просто пропускал их мимо ушей, словно птичий щебет. Но вдруг он навострил слух. Сквозь вопли Май Лахудры стал доноситься какой-то звон.

— Что бы это могло значить? — пробормотал амбарщик. — Чем это она там звенит?

Он прислушался внимательно.

“Неужто клад?” — задумался амбарщик. Вполне естественно, что призраки имеют доступ к тайным местам, где захоронены клады; кто не знает, что в лунные ночи они выкапывают из земли золото и сушат его на болотных кочках? Сейчас, правда, не ночь, а холодный облачный зимний день, но кому ведомы привычки этих призраков? Может быть, Май Лахудра хочет звоном монет дать знать: приди, жив человек, и забери отсюда это великое богатство, чего оно тут ржавеет?

Почему же этим человеком не может быть он, Оскар-амбарщик?

Амбарщик позвал жену.

— Малл, послушай! Схожу-ка я в лес, а? Погляжу, чем эта Лахудра там звенит. Уж не монетами ли.

— Ты что, сдурел? Откликаться на штучки призраков! — стала отговаривать его Малл. — Не ходи никуда! Только что случилась у нас беда, когда твой домовик нам чуть избу не спалил, кто знает, что теперь еще случиться может.

— Не бойся, не бойся! — возразил амбарщик. — Я этих призраков не боюсь. У меня свои уловки есть, как их одолеть. Ты подумай только, а вдруг горшок с золотом обнаружится! Неплохо бы, а?

— Ну конечно же неплохо, но... Будь осторожен! Я ребенка жду, если с тобой что случится, как мне тогда быть?

— Ничего со мной не случится! — заверил ее амбарщик и отправился в лес.

Верещание Май Лахудры слышалось теперь куда явственнее, и тут уж не могло быть сомнений — временами слышался также золотой звон! Амбарщик шел, утопая в сугробах и стараясь по голосу определить нужное направление. Порой ему казалось, что он на верном пути. Голос Май Лахудры становился все ближе, и чудилось, что призрак прячется со своим кладом тут же, в кустах. Но затем голос доносился уже издалека, и амбарщику приходилось менять направление. И так он все углублялся и углублялся в чащу.

* * *

Кубьяс Ханс сидел возле своей избы на чурбане и беседовал со снеговиком. Ханс был совсем плох. Борода свалялась, лицо опухло от бессонных ночей, скулы обморожены — смотреть жалко. Уже несколько дней как он не ел толком, не ходил в поместье на службу, только сидел во дворе, слушал снеговика и с наступлением сумерек отправлялся в барский сад, чтобы ощутить запах и тепло тела возлюбленной, исходящие от каменных стен барского дома. Он действительно ощущал их: обострившееся от тоски обоняние чуяло барышню даже сквозь стены, и кожа горела от страсти, как будто баронесса сидела тут же, рядом с ним. От голода, сидения на морозе и великой любви Ханс стал подобен листочку, который трепещет даже от самого слабого дуновения ветра, — он ощущал даже здесь, на своем дворе, присутствие в поместье барышни, и все его тело охватывала сладкая боль.

— Расскажи мне еще про королевну, которая отказалась от своего замка и короны и убежала к простому лесорубу, — попросил он.

— Это всего лишь сказка, — сказал снеговик, — которую я слышал в одном большом городе, где бил струей с крыши собора через водосток в виде головы дракона. По правде говоря, таких историй не случается даже в тех краях, они случаются лишь в сказках. Не лелей напрасных надежд, дорогой Ханс.