Новый сорт - [52]

Справа от двери лежали свежие щепки и приготовлены дрова. Слева стояли два бочонка с водой, в которых мокли прутья.

Осторожно открыв дверь, он разглядел в предбаннике столик с посудой. На стене висели полотенце и какая-то одежда.

Оставив чемодан и мешок, он сделал два шага и открыл следующую дверь. В полумраке бани он увидел постланную на полке постель. В углу сидел дед и плел корзину.

— Анна, принеси-ка мне прутьев, — сказал он, подняв голову. — Где ты столько времени пропадала?

У Вани больно кольнуло в сердце и к горлу подкатил комок.

Дед его не видел.

— Дедушка, это я… — глухо сказал он.

Старик откинулся в угол, словно его ударили по лбу, но, сейчас же овладев собой, медленно поднялся.

— Кто там пришел?

Ваня подошел к деду и взял его за руку.

— Здравствуй, дед, — сказал он, глотая слезы. — Это я… Ванюшка… Не узнал?

— Ваня… Вот и приехал! Дождался я тебя, голубчик. Узнал, внучек, узнал… Да видишь, вот… Совсем плохо вижу.

Он привлек к себе внука и погладил по голове.

— Как немцев прогнали, так всё поджидал.

— Ну и хорошо. Дождался.

— Теперь дождался… Какой ты стал большой… Мать не узнает.

— А где она?

— На работе. Скоро вернется. Садись, Ванюша, рядышком.

— Что ты делаешь?

— Да вот со скуки корзинки плету. Володя мне прутьев заготовил, вот и плету.

— Ты совсем не видишь, дедушка?

— Плохо, Ванюша. Как дом сгорел, с той поры и ослабли глаза. Да ничего. Ты теперь моим глазам подмога. Дождался тебя, ну и хорошо. Садись да выкладывай, что за это время видел да узнал.

Они сели на скамейку, куда Ваня раньше прятался от пара в бане.

— Про Степана ничего не слышал?

— Я нашел его, дедушка.

— Да что ты!..

Ваня коротко рассказал, где он разыскал отца и как работал с ним последние годы.

— Машинистом не стал? — лукаво спросил старик.

— Нет, дедушка, это я работал, чтобы армии помогать, а в свободное время учился садоводству. Много книг прочитал…

Лицо старика просветлело. Он внимательно слушал рассказ внука про Курнакова, Ботанический сад.

— Я знал… Я знал, что ты не свернешь. Погоди-ка… Посиди тут.

Дед встал и вышел на улицу. Минут через пятнадцать он вернулся с тремя крупными яблоками.

— Нарочно для тебя хранил. Отведай-ка.

Ваня взял яблоки. С виду они походили на перевернутую грушу светложелтого цвета. Понюхал. Легкий аромат лимона.

— Ешь, Ваня, — сказал с улыбкой старик.

— Жалко. Они, наверно, хорошие. Надо бы семечки посеять.

— Посеем. Насчет семечек ты не хлопочи. У Володи их фунта полтора припасено. Он тебя тоже ждет.

— Вовка жив! — обрадовался Ваня.

— Живой и невредимый. Аля Горелова к ним перебралась после пожара. Вместе и садовничают. Да ты ешь…

Ваня откусил яблоко. Сразу стало понятно нетерпение садовода. Такого вкусного яблока он никогда не едал. Сочное, сладкое, с легким кваском и каким-то особым, ни с чем несравнимым привкусом.

— Вот это да-а… — вырвалось восклицание у юноши. — Где ты его взял, дед?

— Это Володина работа.

Ваня с горечью подумал: «Неужели Володя вывел новый сорт и перегнал его?»

— Хорошо яблочко-то? — продолжал дед. — Нашли мы его в монастырском саду. Срезали пару черенков, да на наши веточки и привили. Теперь дело за тобой. Размножай сколько надо. Видел, какой сад у нас?

— Нет.

— Из поросли вывели. Крепкие, низенькие, широкие. Осенью, хотя и немного, но яблоки были. Для первого раза ничего.

— Дедушка, а как монастырский сад?

— Никак, Ваня. Пустое место. Ни одного дерева не осталось. Там сильный бой был. Немцев в монастыре окружили и дали им жару «катюши».

— А Леденцова поймали, дед?

— Нет. Он в скорости, как ты к партизанам попал, куда-то уехал. Ни слуху, ни духу. Николай Павлович им шибко интересовался.

— А что с Николаем Павловичем?

— Ничего… всё в порядке. Сейчас он председатель райсовета. Дельный человек. Город собирается по-новому восстанавливать… Чтобы при каждом доме сад был. Про тебя спрашивал.

Тяжелое чувство, охватившее Ваню, когда он ехал по городу и встретился с дедом, постепенно проходило. На смену вырастало другое, бодрое: «Люди есть. Все хотят работать. Нужно скорей залечивать раны и восстанавливать город. Впереди у него много интересного дела. Его ждали и, вероятно, считают, что он не даром прожил два с лишним года в Ленинграде».

— А что с Гришей? Поправился? — спросил дед.

— Давно поправился. Он с папой остался. Садовода из него не выйдет, дедушка. Он скоро машинистом будет и ничего другого не признает.

— Такая, значит, линия в жизни, — сказал дед.

Разговаривая в темноте, они не слышали, как пришла мать. Бесшумно открылась дверь, и Ваня услышал дорогой голос.

— Ваня… ты?

— Я, мама.

Она быстро подошла к сыну и остановилась. Приход ее был так неожидан, что сначала Ваня растерялся.

Очень сдержанна была Анна Алексеевна, но тут не выдержала. Со стоном она обхватила его шею руками.

— Живой!

Прижимаясь щекой к груди сына, она долго вздрагивала от глухих рыданий.

Обняв мать, Ваня гладил ее рукой по спине, плакал и тихо бормотал:

— Мама… мамочка… мама…

Успокоившись, она села против него на табуретку, и Ваня почувствовал ее шершавую руку на своей щеке.

— Приехал сынок. Цел и невредим? Говори прямо.

— Цел, мамочка. Ни одной царапинки. — И Ваня опять рассказывал о себе, о встрече с отцом, об этих годах, прожитых в разлуке.