Новый Рим на Босфоре - [236]

Впрочем, что именно не признается, оставалось только гадать, поскольку, следуя логике, анафематствуя Евтихия, «Энотикон» неизбежно принимал и тот Вселенский Собор, который осудил этого ересиарха. То есть тот самый Халкидон, который напрямую в нем нигде не обозначается в качестве Вселенского Собора. Действительно, как много раз отмечали, у «Энотикона» была масса противников с обеих сторон, но и множество сторонников, и если результат этой идеи был не так красив, как хотелось ее творцам, то разве в этом всегда их вина? Главная же цель, поставленная ими во главу угла, обеспечить единство Церкви, едва ли может быть подвергнута критике[1108]. Для этого Зенон и Акакий, вольно выражаясь, и «разменяли» Халкидонский орос и «Томос» папы св. Льва Великого на «12 анафематизмов» св. Кирилла Александрийского[1109].

Но древняя столица и предстоятель ее великой кафедры реагировали совсем иначе. Выводы Римского папы строились исключительно на правилах формальной логики: если «Энотикон» не признает Халкидон Вселенским Собором, то тем самым он отрицает его, а отрицание Халкидона приводит к подрыву авторитета Апостольской кафедры. Рим понимал этот документ с присущей ему прямолинейностью и категоризмом, помноженными на высокую самооценку своего престола. Как только снятый с места Талайя приехал в Рим и апеллировал к папе Симплицию, тот немедленно заявил протест по делу и потребовал снять Петра Монга с Александрийского патриаршего престола. В этом отношении объективно он был прав: еще недавно патриарх Константинополя Акакий в переписке с ним сам называл Монга еретиком, когда нуждался в поддержке понтифика против императора Василиска. А теперь он уже принял его в общение; где же логика?

Апостолик настойчиво спрашивал Зенона и Акакия: по какой причине в «Энотиконе» умолчали о Халкидонском Соборе как о Вселенском? Те отвечали, что если изложенная в «Энотиконе» формула хороша, зачем спрашивать о Соборе? Правильно ли учение? – вот основной вопрос. Однако папа Симплиций не поддался на эту уловку: «Определение Вселенского Собора есть голос всей Церкви, – отписал он своим корреспондентам. – А личное мнение, чье бы оно ни было и как бы хорошо ни было высказано, не имеет обязательственной силы ни для кого. Не признавать Халкидонский Собор, а его решения выдавать за свои собственные означает лишить его всякой силы»[1110].

Хотя 10 марта 483 г. Симплиций скончался, новый апостолик, Феликс II (483—492), продолжил его линию. Царствование Одоакра в Италии много усилило независимость понтифика от Восточного царя, и папа вновь заявил о Римской кафедре как первенствующей во Вселенной. Он потребовал патриарха Акакия на свой суд (!) и снарядил посольство в Константинополь к императору Зенону. Для обоснования своих обвинений Рим соорудил совершенно надуманную схему: если даже считать, говорили в папском окружении, что из трех патриархов Востока только Петр Кнафей является монофизитом, то Петр Монг, имевший с ним общение, не мог не усвоить его язвы; следовательно, Акакий, общающийся с Монгом, также монофизит. Невероятный по своей эквилибристике софизм!

Возможно, и даже почти наверняка, ответная реакция Константинополя на протесты папы была бы не столь категоричной, если бы речь шла только о богословской стороне вопроса. Но на деле это была неприкрытая и очевидная попытка Римского папы единолично судить Константинопольского патриарха[1111]. Искусственность его построений не может не обращать на себя внимания. Папа требовал признания Халкидона Вселенским Собором, но отрицал его 28‑й канон. Он отмечал, что только соборное мнение может быть названо голосом Кафолической Церкви, а имел в виду «Томос» св. Льва Великого – хрестоматийный образец личного мнения, положенного в основу православного догмата. Папа выступал за хранение православных традиций и обычаев, а в нарушение всех устоявшихся практик пытался судить равного себе архиерея, прекрасно отдавая себе отчет, какое положение тот занимал в Восточной церкви.

Царь не мог не обратить внимания, на каких условиях понтифик согласен признать его власть главы христианского мира. В самом начале схизмы папа Феликс в письме от 1 августа 484 г. пишет императору: «Я верю, что твоя набожность продиктована велением Неба, и хотел бы услышать, что именно ей доверена власть над людскими делами, что в ней нет ни капли сомнений в том, что есть Бог, Который вразумляет всех поставленных Им на службу людей. Я верю, что в любом случае ты сможешь извлечь наибольшую выгоду, если возьмешь Православную Церковь под свое покровительство и не позволишь никому покушаться на ее свободу. Православная Церковь должна жить по своим законам, тогда она вернет тебе власть над миром. Ибо известно, что все твои дела исполнятся благом, если в том, что касается Божиих дел, ты предпочтешь подчинить свою императорскую волю промыслам епископов Христа (выделено мной. – А. В.). Тебе не следует также пытаться давать свои распоряжения тому, кому по воле Бога должна подчиняться твоя кротость в набожном смирении»[1112].

В этом, конечно, была известная непоследовательность, разрешить которую можно было только за счет той интеллектуальной комбинации, позднее породившей известный на Западе принцип, пока еще гласно не заявленный и неизвестный на Востоке, что сам по себе Вселенский Собор еще не устанавливает истинное вероисповедание, важен факт его признания (рецепции) папой.