Новый Рим на Босфоре - [238]

Все заинтересованные лица без труда заметили, что папа анафематствует не только патриарха Акакия, но и весь Восток, поскольку все нежелающие публично отделяться от патриарха, автоматически отсечены им от церковного общения с Римом. Поэтому уже вскоре практически все восточные епископы оказались отлученными апостоликом и, в глазах Рима, еретиками. Такая сверхкатегоричная позиция казалась тем более удивительной, что в Риме осудили Акакия вовсе не за ересь, а за то, что он общался с мнимыми еретиками. И хотя часть монашества и епископата на выбор папы: либо вы со мной, либо прокляты, – выбрали первое, основная часть искренне не желала идти на поводу у понтифика[1118].

Примечательно, что при всех перипетиях жесткая, непримиримая позиция Римского папы не касалась личности императора, с которым он поддерживал переписку, хотя и позволял себе временами жесткую, непозволительную тональность. Например, в одном из писем апостолик угрожал императору Божьим гневом, прямо отмечая, что Спаситель, поставивший того на трон, непременно отберет власть у Зенона за пособничество еретикам.

Итак, «Энотикон» привел к церковному расколу с Западом в тот момент, когда политическая власть Зенона над Италией стала фикцией – в это время Теодорих Великий как раз завершал ее завоевание. Однако надежды патриарха Акакия и императора Зенона на то, что «Энотикон» немедленно принесет церковный мир на Востоке, также оказались призрачными. Хотя Петр Монг и давал клятву, что никогда не анафематствует Халкидонский Собор, но под давлением александрийских монофизитов нарушил свое обещание[1119].

Конечно, за этим последовал разрыв с ним церковного общения со стороны Антиохийской церкви, где довлели сторонники Халкидона, и нарекания от Акакия. Желая соблюсти договоренности, Монг убеждал Акакия в письмах, что факт анафематствования выдуман его врагами. Но затем, под сильнейшим давлением монофизитов, был вынужден вновь повторить свое отлучение, а затем еще раз[1120]. Как апостол Петр, он трижды отрекся от Христа. Попытки императора восстановить мир в Александрии не привели ни к чему – египетские монофизиты, желавшие убрать Монга и поставить ригориста из своей среды, не получившие удовлетворения у царя, откололись от Вселенской Церкви; они, как утратившие своего епископа, получили прозвище «акефалов» («безголовых»)[1121].

Изучая критику «Энотикона», невольно задаешься вопросом: а возможно ли было в то время принципиально победить монофизитов на церковном поприще? Как не раз отмечали, главная причина церковных нестроений заключалась именно в том, что как несторианство, так и монофизитство стало национальной религией сирийцев и коптов. Но императорский двор, впервые столкнувшийся с такой ситуацией, – в отличие от этих ересей, арианство никогда не становилось вероисповеданием какого-то определенного этноса, – не ощутил этой опасной новизны. И сколько бы правительство Зенона ни пыталось найти примиряющую формулу вероисповедания, дела не улучшались, поскольку эти попытки никак не затрагивали этнический и политический аспекты. И эти ереси существовали до тех пор, пока были живы их носители[1122].

Однако уже и из Антиохии пришли дурные вести. Как указывалось выше, еще во времена правления императора св. Льва Великого Зенон пытался обеспечить патриаршее место на Сирийской кафедре Петру Белильщику, но царь и патриарх Константинополя воспрепятствовали этому. Но во времена краткого правления Василиска Кнафей сполна реализовал выпавший на его долю шанс и стал патриархом. Откуда ему было знать, что царство его покровителя окажется столь коротким? И когда Зенон вернулся на престол, он немедленно низложил Кнафея, как пособника узурпатора, и направил в ссылку в провинцию Еленопонт.

Взамен изменника Собор Антиохийской церкви выбрал патриархом Иоанна (475, 495—497), некогда посвященного Петром Кнафеем в епископы. Полагая того сторонником свергнутого Кнафея, патриарх Акакий воспротивился этому решению, и спустя всего 3 месяца вновь испеченный архипастырь был также низложен. Как видим, и Константинопольский патриарх без стеснения проявлял свою власть: и в Александрии, и в Антиохии патриархи ставились и снимались с кафедр по его воле. На освободившуюся кафедру был избран Стефан (477), которого враги вскоре обвинили в несторианстве. И хотя сам император и специально созванный для этого Поместный собор опровергли обвинения и очистили его имя, через несколько месяцев патриарх Стефан был убит собственными клириками, когда совершал Литургию. Толпа безумцев бросила его труп в реку.

Когда об этом узнал император Зенон, он немедленно лишил Антиохийскую церковь права поставлять себе патриарха из среды своего клира (!), тем самым многократно расширив полномочия патриарха столицы. Об этой новации был извещен и папа Симплиций, который в своем письме от 23 июня 479 г. одобрил такое решение (!). Новое назначение состоялось уже по инициативе патриарха Акакия, самолично поставившего архиереем в Антиохию Иоанна Каландиона (481—484), твердого халкидонита. Правда, папа пытался в своем послании отговориться, будто такой прецедент никак не должен служить примером на будущее время, но «ящик Пандоры» уже был открыт. И спустя короткое время папа Феликс II, прекрасно отдавая себе отчет в том, что его восточный собрат-соперник уже не удовлетворяется равенством «чести», но чувствует себя вполне «Вселенским патриархом», гневно писал Акакию: «Я не знаю, каким образом, почему, ты возымел притязания быть главой всей Церкви»