— Откуда ты знаешь? Ты там бывал?
— Нет, но мечтаю побывать. Мечтаю поехать туда жить, только это, говорят, очень сложно.
— И благодари Господа, что сложно.
— Да почему же?
— Не желаю тебе повторить судьбу моего отца. Он тоже мечтал... И поехал...
— И что?
— И увидел, испытал все то, чему ты не хочешь верить... А вернуться к себе в Австрию уже не мог.
— Почему? Денег не хватало?
— Да при чем тут деньги?!
Объясняй не объясняй — все равно не поймет. И не поверит. Разговор заходил в тупик, но мы не ссорились — начинался киносеанс.
Впрочем, ссорились, и даже дважды. Первый раз, когда заговорили об антисемитизме в России. Лерой уверял меня, что я это выдумала нарочно, чтобы его подразнить, что антисемитизм там просто невозможен, там все равны, независимо от нации, расы и цвета кожи.
— Ну, ты, с твоим цветом кожи, будешь там особенно равным, — сказала я, раздражаясь от его упрямой, непробиваемой наивности.
— Ты что, хочешь сказать, что там плохо относятся к людям с моим цветом кожи? Никогда не поверю.
— Вот-вот. “Не поверю”. Хотя что я говорю — конечно хорошо относятся. К тем, у кого папаши богатые, всякие там царьки и вожди африканские с толстыми кошельками. Их сыночков любят, хоть и черные. Для этих даже университет особый создали, лишь бы платили.
Лерой был человек воспитанный и сдержанный. Он не стал спорить и ругаться, а просто сказал:
— Извини, больше на эту тему я с тобой говорить не хочу.
— А, боишься, что вдруг поверишь?
Тогда он встал, положил на стол деньги и билет в кино, сказал: “Жду тебя в зале” — и вышел из кафе.
Не знаю, назвать ли это ссорой. После кино он проводил меня до электрички и по дороге вполне дружелюбно обсуждал со мной фильм.
Но вторая была безусловно ссора. Дело в том, что лорд Фоли был гитарист, и, кажется, неплохой. Во всяком случае, обученный. А Лерой тоже поигрывал на гитаре. Мне хотелось, чтобы мои лондонские знакомые были знакомы и друг с другом, гитара казалась мне вполне подходящим предлогом, чтобы их свести. Когда я сказала об этом лорду, он охотно согласился. Я описала ему Лероя: студент с Ямайки, а также контролер в метро. Конечно, сказал он, приводи его на репетицию нашей группы.
— А как зовут твоего знакомого гитариста? — спросил Лерой, когда я передала ему приглашение. — Может, я про него слыхал?
— Эдвин Фоли, — сказала я и похвасталась: — Лорд Фоли.
— Лорд? — засмеялся Лерой. — Видно, много о себе понимает.
Лерой решил, что это сценический псевдоним.
— Да нет, настоящий. Эдвин Лео Бенедикт лорд Фоли.
Лерой посмотрел на меня, прищурившись:
— Вот как. И тебе не противно?
— Противно?
— Не противно общаться с поганым аристократом? Вот уж не думал, что ты, женщина из страны коммунизма, преклоняешься перед этими богатенькими дармоедами.
— Я не преклоняюсь, мне просто интересно. У нас таких нет, только в книжках...
— Паразиты вонючие! Сколько хороших книжек провоняли...
Меня взяла злость. Он меня в снобизме обвиняет! И я крикнула, не думая:
— Никакой Эдвин не паразит и не вонючий, не вонючее тебя! И кстати, не богаче.
Не сводя с меня прищуренных глаз, Лерой проговорил негромко:
— А я, значит, по-твоему, вонючий. Вонючий черномазый. Я знал, что рано или поздно это из тебя вылезет. Может, и впрямь у вас там в России не все такие уж прекрасные. Ладно. Будь здорова и веселись со своими лордами.
Я понимала, что он сейчас уйдет и я его больше не увижу. Уйдет с обидой. И как это я, такая чувствительная к малейшему проявлению юдофобства, была так нечувствительна, так неосторожна по отношению к человеку, страдающему, видно, от схожего явления! Но кто бы мог подумать? Такой нормальный парень, вроде без всяких комплексов. К тому же здесь, в Англии, к ним вроде и относятся нормально... Хотя... ко мне лично в России тоже вроде относятся нормально... а комплекс еще какой!
Я бросилась вслед за Лероем, дернула его за рукав:
— Ты, идиот черномазый! Как не стыдно! Кто тебя вонючим называл? Из-за такой ерунды ломать дружбу, которая только началась! А я-то думала...
Глаза по-прежнему сощурены, но остановился:
— Что ты думала?
— Что мы друзья. Что я тебя не подозреваю в антисемитизме, а ты меня — в расизме.
— Я коммунист. Коммунист не может быть ни антисемитом, ни расистом.
— Ну, знаешь...
— Да, не может. И ты права, я не должен был обращать внимание. Ты, может, даже и не знала, что говоришь. Посмотри в своем словаре, что такое “вонючий”!
— Да знаю я...
— Тогда я должен не обижаться, а поговорить с тобой, разъяснить...
До тех пор мне было приятно общаться с Лероем. Он был неглуп, начитан, о многом имел свое, занятное мнение — о фильмах, которые мы смотрели, о людях, которых описывал мне. Вдобавок хорош собой. И только когда речь заходила о “коммунизме”, живой интересный человек исчезал, на его месте появлялся тупой невежественный осел. И вот сейчас, в этот момент, мне вдруг стало скучно с Лероем. Надоела и эта дурацкая ссора, и это нелепое примирение. “Поговорить, разъяснить”... тоска какая! “Коммунизма” мне и дома хватало.
От разговоров и разъяснений я уклонилась, но Лерой все равно меня вроде бы простил. Тем не менее распрощались мы довольно прохладно, и я снова подумала, теперь уже без особого огорчения, что больше его не увижу. Вот тетя будет довольна!
