Новый мир, 2010 № 03 - [35]

 

— Вы говорили, что инстинкт победил эмоцию. — Мне вдруг пришла странная мысль. — Тогда, с домом. А здесь — посмотрите — наоборот, эмоция торжествует. Очень важный момент. Как это связано с человеком? В какой момент закладывается эта функция — победы над запретом? Когда, при каких обстоятельствах она включатся и заставляет человека переходить границу? Дана ли она от рождения, приобретается с опытом? И каким опытом в таком случае? До какого состояния должен дойти нормальный человек, чтобы эта функция в нем сработала — я хочу сказать?

И что там, с той стороны границы?

Она как будто ждала моих вопросов.

— Я бы спросила по-другому: а есть ли с той стороны точка опоры? Или там тоже пустота и отчаяние? Поношенные вещи? Знаю, что вы об этом. Люди нашего поколения думают о таких вещах постоянно. Знаете, мне кажется, что с той стороны не пустота. Не бессмыслица. Наоборот, я уверена, что с той стороны начинается новое человекознание. Целая наука жизни — когда человек переходит свою границу и видит себя со стороны. Находит в себе другого. Становится другим. Это и есть новое человеколюбие — если хотите. Ведь еслидругойесть во мне, значит, чужойдругойнеприкосновенен, как я. Другие не хуже или лучше, выше или ниже — аразные. Это простая истина, да — но с каким трудом она открывается тебе! Посмотрите, сколько в нем нежности и робости, по сравнению со вчерашним циником это же другой человек, и он счастлив…

— А “она”? — Я покосился на “азиатку”.

— Просто хорошо проводит время плюс чаевые.

— Значит, в какой-то момент клиента ждет наказание разочарованием…

— Естественно. — Ее плечи вздернулись. — Такова плата.

— То есть опять пустота, одиночество?

Она вскинула брови, на лбу образовались узкие морщины:

— И да и нет! Ведь теперь у него есть это знание, опыт. Это новое чувство, о существовании которого он даже не подозревал. Это, я думаю, стоит любого разочарования. Это и есть награда.

 

— Итак, я искала хозяина, тем более что кандидатура имелась, я себе уже успела придумать, нафантазировать будущего супруга. Владелец дизайнерского бюро, офис напротив — молодой, высокомерный, снисходительный, неглупый. Что еще? Всегда хорошие неброские вещи, в лифте “здравствуйте” с легким насмешливым поклоном — мальчишка, в сущности, но это ведь и притягивает! Принято считать, что женщины любят солидных, но любая самостоятельная женщина выберет мальчишку, поверьте мне. И я решила, что влюбилась. Стала следить за ним из наших окон — на Фрунзенской, вы помните, — движения, жесты выучила наизусть: как он распахнет дверь, занесет ногу — и как лениво оглядится — а сейчас сядет, резким движением пристегнет ремень (мне почему-то нравилось, что он пристегивается) — как поправит зеркало, покрутит радио.

…Я вдруг вспомнил историю своей женитьбы.

“Кто чьей жертвой стал?”

“Кто кого использовал?”

— И вдруг он проявил инициативу — сам. Предложил подвезти, пригласил в ресторан, а после попросил, чтобы я показала ему домашнюю мебель, “наверняка все лучшее вы оставляете себе”. Мы поднялись, дальше все как в плохом спектакле, сразу после постели он перебрался в кухню, где быстро напился и выложил, что его бизнес “прижали” и выхода нет, а у него долги, и жена ждет ребенка, и сотрудники, за которых он отвечает, и теща-полковник (на нее он почему-то напирал особенно).

“Не можете ли вы помочь?” — всхлипывал.

Нет ли у меня связей?

За один вечер из холеного мальчишки он превратился в ребенка, который не понимает, за что его наказывают.

— И что вы решили? Пожалели? — Я представил себя на его месте.

— Дело не в жалости, я решила помочь назло системе, которая такое устраивает.

Она снова взяла меня за руку, сжала.

— Моих предков эта система сгноила в лагерях, а теперь, кажется,

строит планы на меня. Этого мало? Или у вас по-другому?

Костяшки на ее пальцах побелели.

— Похожая история… — ответил я.

Она убрала руку.

— Я дала ему несколько телефонов. Как он ими воспользовался? Не знаю. Просто в один прекрасный день они с женой зашли в офис и долго благодарили — не уточняя за что. А я смотрела на них и про себя смеялась и чуть не плакала, едва сдерживала слезы. В общем, с семейной жизнью ничего не вышло, но кризис миновал, теперь я была готова к новой роли — одинокой хозяйки большого дома. Поехала и купила двух щенков, ротвейлера и восточноевропейскую — Варю и Асю, зажили втроем, одна в доме, другая на улице. Мужичок из поселка, тихий строгий пьяница, помогал по хозяйству — косил траву, следил за котлом и бассейном, поливал газоны. Дом, он ведь как корабль, где на тебе и штурвал, и ресторан, и машинное отделение. И я потихоньку втянулась — через год в городе жить не могла, уезжала при первой возможности. Старых подруг у меня не осталось, а новых я не завела, так уж вышло. Единственный человек, который ко мне приезжал, — мой старый приятель, с которым мы в детстве сыграли в одном фильме, а потом какое-то время работали в театре. Он исчез, пропал — встретились мы только спустя жизнь на каком-то мероприятии или тусовке, не помню, — и я вдруг почувствовала, что эта связь пульсирует, на той детской истории живет и держится. Именно эта связь оказалась прочнее всего, что случилось в жизни, — странно, правда? Тогда-то я и почувствовала, что прожила не одну жизнь, а несколько…