Новый мир, 2009 № 03 - [13]
Если присмотреться, широкое, открытое всем ветрам плато на горе, что старик решил засадить лесом, вовсе не было таким уж безжизненным. Трепетал листочками изломанный, искореженный вяз, рядом зеленел куст одичавшей вишни. Несколько необхватных, метра три в диаметре, кустов боярышника зелеными букетами торчали из широких, с пологими краями ям. “Да тут под ними практически лесной микроклимат!” — решил, заглянув в яму, старик. Зимой в углубления снега наметает больше, летом не так быстро выдувает ветрами и высушивает солнцем, потому из ям стебли степной травы торчали тоже высокие — на выпученных зеленых пригорках таких не было. Обнаружив это, старик решил засаживать лесом еще и склоны кратеров, которые не всегда были отвесны, в некоторые можно было воткнуть лопату, сделать лунку, вложить семена.
Дочь раз от разу, но все-таки появлялась на даче. Переодевшись в легкое, сильно потрепанное дачное платьице, с четверть часа ковырялась в земле, выдирала сорняки, небрежно, то и дело подрезая корни, окучивала перцы и баклажаны. Быстро уставала, ее серое, словно от въевшейся пыли, лицо покрывалось потом. Поминутно дочь поднимала голову, оглядываясь в сторону соседских дач, наконец заявляла решительно:
— Дед, я на минуточку! К Зинке сбегаю, посоветоваться надо...
Старик, с мотыгой в руках склонившийся к земле, обычно никак не реагировал: дочь, не глядя, уже шла к калитке. Проходило несколько часов, наступал вечер. Старик, отдыхая, какое-то время сидел перед домиком, щурился на грустно, по-осеннему блестевшее солнце, чувствовал, как хорошо, радостно болит уставшее от работы тело. Наконец, вздохнув, поднимался, запирал калитку. Проходя по поселку, внимательно оглядывал перекрестки и повороты. Дочь чаще всего находил уже валявшейся на земле — всегда почему-то в разных, часто в совершенно незнакомых проулках, куда старик прежде и не захаживал ни разу. Но иногда случалось, что заставал на ногах: дочь с невнятным лепетанием приставала к случайным прохожим, часто совсем еще незрелым подросткам, смотревшим на неопрятную алкоголичку одновременно с отвращением и похотливым любопытством.
При появлении старика дочь смущалась.
— Ой, дедусь... — лепетала она. — Старенький ты мой... Я так, на пять минут остановилась, с парнишками подребездеть. Хорошие парнишки, глянь...
Старик смотрел пристально, и “парнишки”, смутясь, уходили. Тогда только дочь позволяла себя увести, уложить в домике спать.
Иногда старика в самом начале его поисков встречал председатель. Улыбаясь сочувственно, негромко сообщал:
— Вон, иди, на соседней линии лежит. Платье-то изорвано все...
Иногда дети стучали в калитку:
— Заберите тетю Наташу, а то она кричит...
Соседи по даче качали головами, глядя старику вслед:
— И почему так? Была ж семья как семья...
Уложив дочь спать, старик брал в руки лопату, мешок с семенами и отправлялся на плато: пока догорает вечерняя заря, посадить хоть немного леса.
Продвигаясь в своих посадках, старик заметил, что слой плодородного дерна, у края обрыва тонкий, как кожура яблока, ближе к лесополосе как будто становится толще, а на самой опушке, стоило копнуть, лопата легко погружалась в настоящий рассыпчатый чернозем. Первой мыслью старика было, что чернозем специально насыпали те, кто посадил этот лес. Представил живо, как самосвалами свозят на каменистое плато землю из питомника, разравнивают бульдозером. Вздохнул тяжело. На краткий миг бессмысленными показались уже начатые труды: где же ему взять чернозем, чтобы засыпать плато? Однако глянул на лесополосу, на несколько километров протянувшуюся вдоль дачного поселка. “Да не может такого быть! — воскликнул старик про себя. — Столько земли привезти, да еще вскоре после войны, когда каждый грузовик был на счету...” Слой черной плодородной земли явственно проступал и на расстоянии восьми-десяти метров от опушки. Пустое место чего ради стали бы засыпать?
Тридцать пять лет назад точно такое же каменистое плато было на месте их дачного поселка. Вбив колышки и собственноручно прокопав разделительные борозды, председатель, посмеиваясь, предостерегал: не вздумайте щебенку перекапывать! Большие и малые камни садоводы вручную выбирали из земли, ссыпали на дорогу, в будущий дачный проулок. За лесной землей и подстилкой из перепрелых листьев старались заезжать в посадки подальше, но все равно вскоре вот эта самая тянущаяся вдоль поселка лесополоса стала сильно хиреть. Года через четыре снова поднялась, но дуба в ней с тех пор больше нет: лишь клен да акация...
“Лес сам землю плодородной делает! — догадался старик. — И под деревьями, и на несколько метров вокруг себя...” Тридцать пять лет назад те, кому участки достались вплотную к лесополосе, на тачке и не возили ничего. В первый же год насадили огород и урожай собрали отменный.
У старика тогда знакомый по работе получил возле леса участок — заходили друг к другу в гости. Показывая на стеной стоящие в начале июля помидорные кусты, знакомый хитро поглаживал живот: “А что, у меня чернозем...” Каждый год хвалился, что картошку никогда в зиму не покупает — на огороде вырастает достаточно. У большинства садоводов на горе картошка даже в лучшие годы выходила средняя, хотя сажалась по всем правилам: не раньше конца мая в теплую уже землю, подкладывался в каждую лунку перепревший прошлогодний навоз...
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.