Мы молча смотрели на пустую улицу. Дробленная тенями листьев, улица начиналась от балкона, уходя в ночное распаренное лето.
Через пару лет после свадьбы я сказал, что хочу ребенка.
“Девочку или мальчика?”
Я отвечал, что мне все равно. Тогда она делала сокрушенный вид.
“Даже на элементарный вопрос ты не можешь ответить”.
Она говорила, что в театре намечаются крупные роли. Что ей обещали съемки в кино, на телевидении. Есть шанс попасть в антрепризу.
“Кто меня с животом возьмет?”
Отстранившись, строго:
“Ты рассуждаешь как потребитель!”
Но никаких ролей она не получила. В коммерческие постановки не попала тоже. Подруги из труппы давно обзавелись семьями, растили детей. Занимались, плюнув на театр, кто чем. Только она все ждала. Верила, что успех придет. Что все будет — нужно только набраться терпения. Что главная роль еще впереди.
7
— История называется “Собаки в галстуках”. — В соседнее кресло плюхнулся тот, из Ашхабада. Трезвый, злой попутчик. И шум турбин в салоне сразу стал выпуклым, гулким.
— А почему… — начал.
— …а потому, что вы мне симпатичны.
Я изобразил на лице заинтересованность.
Он отхлебнул из фляжки.
— Итак, Москва. Самый конец восьмидесятых. Книжный бум, сухой закон. Водка по талонам. Представили? Ну, вы должны помнить, я вижу.
Водочные очереди под сереньким снегом, да. Страшно подумать, сколько времени в них убито.
— И вот как-то раз выхожу я из дома. Иду на набережную, где автобусная остановка. Жду по расписанию, разглядываю котельную трубу — у нас там есть одна. Старая, дореволюционная. И вдруг навстречу мне собака. Обычная бездомная собака, каких у нас в Замоскворечье полчища.
Он что-то изобразил пальцами на откидном столике, и я заметил, что у него кольцо.
— Однако вид у этой собаки был какой-то странный. Потому что на шее у нее что-то болталось. Не ошейник, не веревка, а какая-то тряпка. И когда она подбежала ближе, я увидел, что это галстук. Самый настоящий галстук! Новенький, синий галстук на резинке. Их еще в школе носили. Помните?
Он снова попал в точку, в старших классах у меня такой имелся.
— Не ошейник, а галстук. Странно, правда? Непонятно! А через пять минут из подворотни выбегает еще одна собака. И еще одна. И на шее у них — точно такие же галстуки. А потом целая свора, и вся при параде — как в ресторане.
Он радостно потер ладони.
— Ну, думаю, плохо дело, если уже собаки в галстуках бегают. И решаю никуда не ехать. Не к добру, так я мыслю. Возвращаюсь обратно, ужинаю. Выпиваю пару рюмок.
— И что?
— А по радио говорят, что водитель шестого автобуса не справился с управлением и упал в реку!
— Водитель? — Я попытался шутить.
— Автобус! — Он с досадой отмахнулся. — Тот самый шестой автобус, на котором я каждый день….
Паузу снова наполнил гул турбин. В закутке у туалета зазвенели бутылками.
— Ну?
Веки его бесцветных глаз набрякли, покраснели. Он часто заморгал белесыми ресницами.
— В тот день у нас выкинули водку — по две в руки, без обмена. А в нагрузку к ней — галстуки. Те самые, на резинке. По рублю с полтиной. Какой-то кекс из министерства решил повышать культуру пьющих граждан. Понимаете?
Я признался, что нет.
— И я не понимаю. Зачем нашему человеку галстук? Идиотизм! И граждане, выпив по скверикам, реагируют единственным образом. То есть цепляют галстуки собакам, которые вокруг алкашей отираются. Снять галстук собака не может, как его снимешь? Вот и бегает в таком виде по городу.
— По-моему, это чушь собачья. — Я решил, что пора закругляться; сил нет.
— Именно! — не унимался он. — Именно чушь и именно что собачья! Но дело в том, дорогой мой, что эта чушь мне жизнь спасла!
Он не мигая уставился на меня; сон улетучился.
— И тогда я понял, что любая мелочь, любой бред, даже такой махровый, советский, имеют значение. Что никакие катастрофы или взрывы, о которых пишут во французских романах, им в подметки не годятся. Не от них зависит судьба, понимаете? А от пустяков, обычных. Как эти вот галстуки. Или, например, наша встреча. — Он ухмыльнулся. — Вот о чем я хочу сказать, товарищ.
Резко встал и, покачиваясь, пошел по проходу. Под потолком загорелось табло, мигнули лампочки. Я вспомнил, что-то похожее, с падением автобуса в реку, действительно случилось у нас в середине девяностых. Повернулся к ней, чтобы спросить. Но она, прикрыв голову пледом, дремала.
…В полумраке салона светился монитор. Летели над Афганистаном, внизу на земле мерцали тусклые бляхи света. Одинаковые, круглые. Они лежали сотнями, тысячами — как медузы в ночной воде.
И светились ровным голубым светом.
8
Чиновник вернул документы, контроль закончился.
Мокрый от пота, я сел на лавку — когда лицо сверяют с паспортом, чувствую себя самозванцем.
Встретились у багажной ленты.
— Смотри!
Герб Таиланда напоминал фиолетовое насекомое.
“Ощущение, что сунул в штаны не паспорт, а жука-скарабея”.
На ленте показался наш чемодан. Такой же беспомощный, как и вчера, в Москве.
— Сутки прошли, а кажется, вечность. — Она шла к зеленому коридору.
В зале прибытия дребезжали под потолком вентиляторы. Воздух ледяной, волглый. За окнами пальмы, весело и как-то неуютно. Тревожно.
— Ну что мы как дураки в свитерах. Лето на дворе!
