Песня
в граде колокол ударит
звон грабителя догонит
он кровавый нож уронит
побледнеет его лик
он на ярмарку вернется
нищим золото раздарит
а для странницы-старухи
красный камень сердолик
не печалься, что дорога
в даль далекую не манит
перепуганные кони
замутнили твой родник
раз любовь тебя догонит
сердце бедное поранит
а на сердце ляжет камень
красный камень сердолик
за купеческим обозом
по бескрайнему по полю
шли мы сдерживая слезы
прикусивши свой язык
а в ларце у басурмана
расцветал пышнее розы
и горел зарей победной
красный камень сердолик
закричит ночная птица
лучше б вымолвила слово
я бы в нем услышал клятву
я б к нему душой приник
что за год уже не вспомню
от рождения Христова
лишь в глазах горит-сияет
красный камень сердолик
Младенцы
Младенцы в материнской утробе
с безжалостными лицами китайских
правителей глядят друг на друга,
перебирая четки грядущей войны.
Щурясь в отблесках северного сияния,
они спят, не обращая внимания
на крики иноземных проводников,
рычание сторожевых собак.
Мы создаем их на радость себе,
зная, что приумножаем скорбь:
на случай, если силы иссякнут
или наша дорога зайдет в тупик.
Близнецы внушают ужас одним народам,
но обоготворены другими.
Мы больше не знаем, кто есть мы,
поэтому просто идем на свет
по земле, лишенной ступеней.
Два болотных шара в твоем животе
трутся нагревающимися боками,
чтоб однажды, исполнившись превосходства,
вырваться из воды в настоящую бездну,
пытаясь разом заглотить весь ее воздух,
даже не пробуя его на вкус.
Монолог девушки
Алене Семенович.
Запахни меня в фалды пальто,
встань словно ночь за спиною.
Бредит дневной тишиною
сонной реки полотно.
Утки у берега как поплавки,
горсть серых уток огромной реки.
Жаль, что с собой нету хлеба.
Мы неподвижны, но так неловки.
Страсть безнадежно нелепа.
Страсть словно призрак
гуляет в крови,
или как хочешь ее назови.
Я не решусь, я не знаю.
Не принимай моей вечной любви.
Я ее не принимаю.
Славянская сказка
Разомкнулась ночь с четырех сторон.
Ведьмы у царя умыкнули сон.
Погрузили сон в голубой мешок,
на продажу свезли в Ежевичный лог.
В Ежевичном логу мельница стоит.
Эта мельница никогда не спит.
Колесо ее двигает река,
что течет с горы не года — века.
Мельник медленный — кости как дрова.
В бороде его прячется сова.
И клубится туманом мука в башке.
Царский сон копошится в льняном мешке.
Он, не названный гостем здесь дорогим,
недоволен платьем своим плохим.
Подавай ему тонкий батист — не лен.
Рассердился старик на капризный сон.
Семь ночей и семь бесконечных дней
тер он царский сон между двух камней.
Источился в снотворный сон порошок,
разлетелся на запад и на восток.
Замыкалась ночь с четырех сторон.
Половина земли погрузилась в сон.
Только царь по державе один бредет,
деревнями, где дрыхнет его народ.
С голубою наволочкой в руках,
собирает в нее птичий пух и прах,
с большаков кандальных хоть шерсти клок
и по нитке с проселочных пыль-дорог.
Нагадала гадалка, что он уснет,
если сон свой по перышку соберет
для подушки своей, словно хлеб в суму,
по стране в каждом божьем ее дому.
Вот и ходит бедняга из дома в дом,
словно вор, промышляет чужим теплом.
И еще ему десять лет ходить,
свое царство хмельным шепотком будить.
И к тебе он однажды в избу войдет.
Пух лебяжий в густых волосах найдет.
Улыбнется устало в глухой ночи
и хозяйский огонь разведет в печи.
* *
*
Памяти Евгения Пельцмана и одной рабочей драки.
Не разборки, не разговоры,
А — голосовые связки
На пределе, когда так скоро
Быть позору, самой развязке.
Это вроде бы как работа
Дураками под фонарями.
Называется день суббота,
Все они грешат ноябрями.
Ноябрями приходит холод
На пределе служить позору,
В одиночку, а лучше хором,
Голой мордой впинать к забору.
Дураками, как бы работа,
До развязки под фонарями,
Сорок лет как одна суббота.
Я хочу курить, хочу к маме.
* *
*
Любимая, не пишите письма.
Не посылайте курортную мне открытку.
Я жив и здоров. Не сошел с ума.
Пришлите короткую шерстяную нитку.
Я хочу повязать ее на левой руке.
Двадцать лет назад в суматошной драке
я выбил сустав на Катунь-реке.
Завывали сирены, на горе брехали собаки.
Черт знает в какой свалке, в стране какой
рука моя в прорубь холодную окунулась.
Пощечин не бьют, родная, левой рукой,
но ожидание затянулось.
Мне сказала гадалка двадцать лет назад:
повяжи на запястье простую нитку.
И потом ты достроишь небесный град,
развернешь его схему по древнему свитку.
Я просил о блажи этой, о чепухе
многих женщин. Я лбом им стучал в калитку,
но взамен получал любовь, от ее избытка
готов на петушиной гадать требухе.
Любимая, пришлите мне шерстяную нитку.
Пожалуйста, обыкновенную нитку.
Повторяюсь, родная, всего лишь нитку.
Я на ней не повешусь. Я не умру в грехе.
Не вяжите мне шапок и пуховых рукавиц,
не приучайте к колдовскому напитку.
Я хочу стать одной из окольцованных птиц,
надевшей на лапу твою шерстяную нитку.
Любимая, мне больше не нужно ничего.
У меня слишком просто устроено счастье.
Подвенечная радуга, последнее торжество.
И красная нитка на левом моем запястье.
