Новый Декамерон. 29 новелл времен пандемии - [54]

Мариона вошла в жизнь Хави на десятый день локдауна и на второй день его активной предпринимательской деятельности, в час, когда он обычно курил свой первый косяк. Она постучалась в дверь, как раз в момент расчетов с капуцином – прозрачно намекавшим, что он намерен приходить по два раза в день, как часы, до конца пандемии, – и без единого слова прошла мимо хозяина, словно они были знакомы целую вечность. Это заинтриговало Хави, уже некоторое время пытавшегося сократить употребление гашиша перед ужином. Он попросил ее присесть, отчасти, чтобы выиграть время, отчасти, поскольку она была как минимум на пять сантиметров выше, а он и без того уже обалдел. Хави принес ей воды из-под крана в треснутой чашке с надписью «Реал Мадрид», хотя ненавидел «Реал Мадрид» всем сердцем, и мямлил во время собеседования, все меньше и меньше ощущая себя Илоном Маском из Побле-Сека – да хоть откуда. У него возникло ощущение, будто смотрины устроили не женщине, сидевшей у него на диване, перекинув ногу на ногу, а ему самому. Слегка прохудившийся участок мозга Хави, отвечающий за вопросы этики, заныл: впервые по какой-то не дающейся в руки причине он задумался о том, что, возможно, его неоперившийся бизнес не составляет предмета для гордости. Ни одно слово Марионы напрямую не касалось темы, но сама суть ее гештальта погружала Хави в пучину собственного несовершенства. Уверенности в своей бескомпромиссной нравственности не прибавляло и то, что упомянутый бизнес являлся единственной причиной ее присутствия в его комнате, других не имелось.

– За кого вы голосовали на последних выборах?

– А при чем тут это?

– Да в общем-то ни при чем. Понимаете, я просто пытаюсь получить более глубокое…

– КНЕ, – равнодушно сказала она. – По Зодиаку Телец. Печатаю пятьдесят слов в минуту. Аллергия на чеснок.

Шутка позволила Хави облегченно рассмеяться. Конечно, она голосует за КНЕ. Как может такой прекрасный человек голосовать иначе?

– Власть народу, – пробормотал предприниматель, медленно поднимая кулак, где, как он только сейчас заметил, между двумя костяшками осталось пятно от горчицы. – Каталония для каталонцев…

– А ковид-19 ни для кого, – усмехнулась Мариона. – Кроме, может быть, моего квартирного хозяина.

– Замечательная эмоция. Могу только согласиться.

Он с шумом втянул воздух.

– Последний вопрос.

– Слава богу.

– Вы не могли бы мне сказать, для чего намерены их использовать?

Она моргнула и посмотрела на него.

– Что?

Хави, не без чувства собственного достоинства, объяснил, что предпочел бы знать – исключительно ради собак, разумеется, – какая у клиентов причина с ними гулять.

– У меня нет причины, – пожала плечами Мариона.

– Но должен же быть какой-то побудительный мотив…

– Мотив, конечно, есть. – Она посмотрела на него, как смотрят на человека, который не очень резво соображает. – Я люблю собак.

Тут Хави примолк. Он вручил ей два поводка, магнитную карту для входа в дом, и Мариона ушла. И только когда она вернула Шеппо и Контессу, он сообразил, что так и не попросил у нее удостоверения личности.

Было бы слишком надеяться, что Мариона как более благовонная и менее набожная версия капуцина придет на следующий день, и все же Хави не находил утешения. Оставалось лишь сосредоточиться на бизнесе. Третий день работы предприятия – одиннадцатый день локдауна – принес ему двух девочек-подростков, якобы работавших в ветеринарной клинике, однако так и не догадавшихся, каким образом застегивается шлейка Контессы; коменданта дома, где жил Хави, отпустившего клокастую бороду наподобие раздобревшего Че Гевары после уценки, и целых трех барыг – те все как один расплатились натурой. Два раза приходил капуцин, выдавая двадцать евро вознаграждения в запечатанном голубом конверте, от которого исходил слабый запах розовой воды, совершенно беспричинно взбесивший Хави. Он спросил, как поживает страдающая диабетом тетушка из Сарриа, в надежде, что это прозвучало с едкой иронией. Капуцин вопрос проигнорировал.

Прошел день, два, четыре, неделя. Контесса и Шеппо никогда еще так много не двигались, а тщательно отобранные клиенты вроде бы их не обижали. А потом, на двадцать второй день локдауна, когда Хави уже утратил всякую надежду, пришла Мариона. На сей раз она надела маску, похоже, сшитую из пижамных штанов; однако глаза над набивным шелком с «огурцами» сияли куда зазывнее, чем в первый визит. Увидев их, Хави изведал бездны отчаяния, порожденного неделями смертной тоски. Он вызвался сопровождать ее на прогулке, даже не потрудившись подыскать какой-нибудь предлог, Мариона не возражала. Они медленно брели по Ла Рамбла, Мариона вела Контессу, Хави – Шеппо, и, когда шли по площади Пинтор Фортуни мимо общественного туалета возле маленького углового магазина электронных товаров с заколоченными витринами и входом, Хави испытал чувство, не посещавшее его с начала пандемии: чувство, будто он знает, что принесет будущее.

Мариона училась в аспирантуре Помпеу Фабра и собиралась получать степень в области организации общественных мероприятий. Это явилось для Хави новостью: он не знал, что для такого нужна степень. Выросла она в фешенебельном районе Педральбес, но только потому что ее отец служил садовником у одного богатого старика, имевшего на границе какой-то не слишком законный бизнес, связанный с акцизными марками на вино. Хави не помнил формы ее губ, только приблизительно – она, соблюдая обворожительную строгость, не снимала маску, – но у него не было причин отказываться от мысли, что они прелестны. Кульминацией прогулки и воистину решающим фактором, определившим их карантинный роман, стала случайная встреча не с кем иным, как с капуцином, направлявшимся явно не к дому бедной тетушки в Сарриа и гулявшим с двумя совершенно другими собаками.