Новый Декамерон. 29 новелл времен пандемии - [53]

Женщины показали куда-то назад, и мы ее увидели – канатную дорогу. Стеклянные купола кабинок покачивались над широкой черной долиной, как будто их недавно подвесили.

Томас изумленно вскрикнул. Когда мы шли к канатной дороге, он с удивлением говорил о том, что чувствует у себя на голове женские ладони, они необыкновенно тяжелые, и у них грубая кожа.

Однако по дороге обратно в Пекин мы говорили мало. Время шло, и молчание вызывало странное чувство. Когда Томас бывал счастлив, он всегда болтал без умолку, но сейчас у него внутри все словно опустело, словно из него что-то медленно выдавили. Наконец мы добрались до гостиницы, и я, догадавшись по поджатым губам о его непонятном мне беспокойстве, нежно взяла Томаса за руку. Он стиснул мою ладонь, как будто знал, куда текут наши жизни, как будто все уже разрушилось. По всему миру гасли огни, уже тогда.

Барселона – открытый город Джон Рей

Удача вернулась к Хави в день, когда ввели комендантский час. Месяцем раньше он потерял работу – ушел, по его словам, а до того по телефону втюхивал беззащитным бабушкам страховку. Потом он парил в состоянии невесомости, но локдаун изменил все. Его сразу перестали спрашивать, нашел ли он новую работу, а если нет, то почему, да как он собирается платить за квартиру. Все более или менее машинально винили «ковирус», избавив Хави от необходимости объяснять: на самом деле его выгнали за то, что он опаздывал, говорил с клиентами холодно, с набитым ртом и, дабы не сойти с ума, пробовал на них разные дурацкие голоса. И вдруг это перестало иметь значение. Весь город был уволен, весь город стал полусумасшедшим, весь город до жути хотел выйти на улицу и прошвырнуться не в том направлении по Ла Рамбла, мрачно рассматривая в погасших витринах товары, которые вовсе не собирался покупать. Жизнь Хави стала как у всех.

Благодаря Контессе и Шеппо он, как ни странно, и во время локдауна по-прежнему мог это делать. До карантина Хави выводил их один раз утром и один раз после обеда, в первую очередь Шеппо, трехлетнего лхасского апсо – тот, лишаясь своей пятнадцатиминутной собачьей пробежки по парку Жоана Миро, мог просто рехнуться, – но в последнее время стал гулять с ними по три, четыре, а то и по шесть или семь раз в день. Он счел данное обстоятельство признаком окончания его депрессии, что частично, конечно, служило объяснением, однако имелась и более глубокая причина. Прогулки с собаками давали Хави чувство, будто он обыгрывает систему, взламывает матрицу, дразнит богов. Через восемь дней после объявления локдауна пешеходы, не имеющие особого разрешения, становились объектом приставаний полиции, не говоря уже о собственных соседях, но собаки! Большие и маленькие, дворняги и чистопородные – все они имели свободу передвижения по городу. Хави не потребовалось много времени, чтобы понять, какие деловые перспективы сулит сложившаяся ситуация. Несмотря на жалкий послужной список, он всегда считал себя предпринимателем.

Уже на следующий день Хави пустил слух – сначала среди обитателей огромного жилого комплекса эпохи Франко на Каррер де л’Оливера, а потом среди друзей и знакомых по соседству, – что за умеренную плату Шеппо и Контессу можно позаимствовать для двухчасовых «экскурсий». Реакция не заставила себя ждать. Его даже смутил накал энтузиазма сограждан. Хави понял, потребуется какой-то отсев: он все-таки не сутенер и очень любит своих собак. А с другой стороны – ему платить за квартиру.

Той ночью, вооружившись синей шариковой ручкой и стикерами, Хави сел и разработал процедуру.

Шаг 1: электронное письмо или обмен СМС, шесть сообщений минимум.

Шаг 2: очное собеседование не менее тридцати минут либо у Хави в гостиной, либо во время прогулки с собаками. Если у Шеппо будет отмечен хоть малейший признак сомнения – Контесса, та уже через несколько секунд липла ко всем подряд, буквально не отодрать, ее суждению о людях доверять не стоило, – сделка не состоится, без каких бы то ни было исключений.

Дабы еще ужесточить условия, Хави после долгих размышлений решил не выдавать своих собак тем, кто во время последнего опроса отдал предпочтение «Патридо популар», кто курит, хромает, а также у кого близорукость или эпилепсия. Он предоставляет высоко востребованные услуги, напоминал себе Хави: порядочные, законопослушные граждане смогут навестить матерей, подружек или тотализаторы, собаки не будут киснуть без движения, а сам он выберется из долгов. С какой стороны ни посмотри, бизнес-план казался ему новаторским, современным, социально ориентированным. И приглядываясь к первому клиенту – которого Шеппо отверг меньше чем за пять минут, – он уже начинал ощущать себя Илоном Маском из Побле-Сека.

Улов первого дня оказался крайне разношерстным: богобоязненного вида человек с идеально круглой, как у капуцина, лысиной, распинавшийся о необходимости навестить в Сарриа больную диабетом тетушку; дородная женщина в теннисных туфлях, уверявшая его, что собаки ей нужны для «астральной поддержки»; потом еще раз тот же человек монашеского вида (на сей раз не потрудившийся ничего объяснить) и, наконец, Фаусто Монтойа, бывший сослуживец Хави, употребивший свободу на слежку за своей бывшей. Двух соискателей Хави отверг – одного за то, что тот голосовал за «Патридо популар» (и кроме того, курил), а другого за то, что он окрестил болезнь, превращавшую в руины мировую экономику и сотнями убивавшую каталонцев, «коби» – как нарочно, именно так звали талисман барселонских Олимпийских игр 1992 года. Указав человеку на дверь, Хави почувствовал себя чуть ли не праведником.