Новые страхи - [107]

Когда в положенное время у меня не случилось месячных, я немного занервничала. Их не было больше двух месяцев, и я заметила, что ем больше. Тогда я поняла. Пошел уже четвертый месяц, когда спохватилась мама. Она потребовала, чтобы я сказала, беременна я или нет, и я, кажется, сказала, что да… немного. Она стала плакать и кричать на меня, упрашивала и требовала, чтобы я рассказала, как все случилось. Но, по-моему, ей это было не очень важно. Она не хотела знать, что два потных парня меня держали по очереди, когда третий лежал на мне.

Отец только посмотрел на меня, не говоря ни слова.

«Что он хотел рассказать мне все эти годы?» – думала я. Он сказал, что ему надо съездить в магазин. Схватил бумажник – черный кожаный, который я подарила ему на прошлое Рождество, – и ключи, вышел к машине, выехал задним ходом по подъездной дорожке на улицу, развернулся и поехал к магазинам на краю района. Больше я его не видела.

Мама продолжала кричать на меня, потом перестала и зарыдала. Она продолжала спрашивать меня, что подумают люди. Я хотела сказать, что они подумают, что я забеременела, вот и все. Мама сказала, что мне придется сделать аборт, а через две минуты после этого – что мне придется оставить ребенка, чтобы это стало мне уроком. Она говорила, что не будет воспитывать его. Что придется отдать его, чтобы его приняли в свою семью другие люди. О нет, она притворится беременной, уедет в другое место, потом вернется со мной и ребенком, и они с отцом скажут, что это их ребенок, мой нежданно появившийся на свет брат или сестра.

Она плакала и кричала на меня часа два, но через некоторое время стала затихать. К тому времени отец уже должен был вернуться домой. Мама пробовала позвонить ему по телефону, но мы услышали звонок из родительской спальни. Телефон он оставил там.

К полуночи отца все еще не было, и мама позвонила в полицию, чтобы сообщить о его исчезновении, но для них отец пока не считался пропавшим, поэтому мама стала обзванивать больницы. Она позвонила в полицию штата. Она ходила туда-сюда по коридору, заходила в гостиную, смотрела там из окон, как бы рассчитывая заметить отца, проезжающего мимо, или что-то такое. Она заходила во все комнаты, включая там свет, затем включила свет возле дома. Наверно, наш дом выглядел как гигантский торт, купленный по случаю дня рождения, все огни в нем и вокруг него горели. Зачем она это делала? Может быть, думала, что он потерялся во тьме и что ему нужен своего рода маяк, который бы указывал дорогу к дому.

По истечении положенного срока она сообщила о его исчезновении в полицию, и они расклеили объявления. Одни говорили, что его видели на севере штата Нью-Йорк, или другие, что в штате Мичиган. Он не звонил. И не писал.

Мы с мамой постепенно привыкали к жизни в изменившихся условиях: она ходила на работу, а я в школу, хотя, как только учителя и другие заметили мой вздувшийся живот, я решила оставаться дома. Маме я этого не говорила. Я просто уходила прежде нее, дожидалась за углом, пока она уйдет, потом возвращалась домой, шла к себе в комнату, валилась на кровать и смотрела в потолок. Иногда я делала себе бутерброд, но большей частью сидела или лежала на кровати и думала… ни о чем.

На шестом месяце я была дома и ничего не делала, когда в дверь позвонили. Я подошла к ней. Это был один из тех ребят. Он даже не заслуживает того, чтобы быть названным по имени. Он-то точно не называл меня по имени во время всего того полуторачасового испытания. Я распахнула дверь.

– Что?

Он потоптался на месте.

– Можно войти?

– Нет.

Я удивилась его приходу. Не подозревала, что он знает, где я живу. Может быть, он узнал у кого-то. Зачем ему это могло понадобиться? Не настолько он мною интересовался, чтобы появиться раньше.

– Я просто хотел сказать…

– Хватит. Слишком поздно. Не говори, что вы сожалеете. Вы не сожалеете. Вы просто боитесь, что я скажу кому-нибудь, что вы сделали, ты и твои дружки.

Он посмотрел на свои кроссовки, потом поднял взгляд на меня.

– Да. Но я сожалею. Я не хотел…

Я захлопнула дверь и вернулась в комнату к своим мертвым куклам. Достала их из стенного шкафа, взяла мокрую тряпку, раздела их и тщательно вымыла их тела. Как странно было думать, что через несколько месяцев я буду делать то же самое с маленьким существом, растущем во мне. Я хотела чувствовать себя счастливой, грустной или хоть какой-нибудь. Большей частью я ничего не чувствовала.

Я еще не показывалась врачу. Мама сказала, что не может отвести меня к нему. Люди узнают. Начнутся разговоры. От идеи уехать, затем вернуться и сделать вид, что это ее ребенок, мама отказалась. Я пыталась представить, что подумают люди, услышав детский плач из нашего дома.

Я считала, что мы могли бы переехать. Примерно в это время мама заговорила о меньшем доме. Отец не умер, считали мы, но он не присылал денег, а маминого заработка не хватало, чтобы поддерживать наш большой дом. Мне не хотелось уезжать. Что, если отец вернется, а мы переехали? Как ему узнать, где нас найти?

Когда в следующий раз к нам приехала бабушка, она покосилась на меня, потом на маму и сказала: