Новые страхи - [105]

Когда выяснилось, что слюной оттереть синее пятно не удается, я взяла салфетку, намочила ее в ванной и потерла руку Элизабет 2. С тем же успехом.

На следующий день я обнаружила второе пятно, на этот раз на шее. Я посмотрела на куклу, она ответила мне таким же взглядом. Ни одна из нас не проронила ни слова. К выходным, когда мы с родителями отправились ужинать, я уже обнаружила одиннадцать синих пятен на шее и руках Элизабет 2. Я не проверяла туловища, но знала, что там их будет гораздо больше. Я повернула ее в качалке и затем подвинула немного, чтобы она не была на солнце. Теперь она сидела в тени, и чтобы заметить синие пятна, надо было рассматривать ее вблизи. Я решила, что будет лучше утаить эти пятна от родителей. Я догадывалась, что кукла стоит дорого, так что она вполне могла навлечь на меня неприятности.

Мы поехали в кафетерий, где обычно бывали по субботним вечерам. Отодвигая зеленый горошек у себя на тарелке, я объявила:

– По-моему, Элизабет умирает.

Папа, собиравшийся отрезать кусок мяса от свиного ребрышка, переглянулся с мамой, которая со стуком поставила кофейную чашку и сказала:

– Я думала, ты убрала Элизабет в стенной шкаф и больше с нею не играешь.

Я кивнула, и пряди челки переместились у меня на лбу.

– Верно. Но это другая Элизабет. Элизабет 2.

Мама приподняла бровь:

– Кукла мадам Алексис?

– Угу.

– Она тоже Элизабет? Почему бы тебе не назвать ее как-нибудь иначе, Нонни?

– Нет. Ее зовут Элизабет. Она мне так сказала.

Папа попытался скрыть улыбку, а мама просто смотрела на меня.

– Хорошо, милая. Но мне кажется, надо бы тебе назвать куклу как-нибудь иначе. Разве одной Элизабет недостаточно?

Я пожала плечами, схватила кусок хлеба с маслом и уставилась себе в тарелку.

Родители заговорили о разных разностях – о папиной работе, о конторе, в которой работала мама, о нашем районе и о том, что не сидит ли вон там возле пианино та женщина с берега, – и только когда я уже натянула пальто и мы шли к машине, я сообразила, что родители не спросили меня, откуда я знаю, что Элизабет 2 умирает, и отчего она умирает.

Элизабет 2 скончалась вскоре после этого и была отправлена на кладбищенскую полку в стенном шкафу. После этого у меня некоторое время не было кукол, только мягкие игрушки-животные. У всех были разные имена (Фрогги, Спот, Китти… думаю, давая им имена, я была не слишком оригинальна), они никогда не заболевали оспой, и я была рада, поскольку предпочитала их куклам. Я придумывала сложные истории об этих игрушках, а они участвовали в битвах, женились, посещали другие миры, и я была вполне довольна своим зверинцем из пушистых созданий.

Примерно в это время мама стала по ночам заходить в мою спальню. Постоит у моей кроватки, ничего не говорит и не двигается. Я старалась дышать ровно, как если бы спала, но следила за ней из-под ресниц. Большей частью она просто на меня смотрела. Однажды я слышала, как она прошептала что-то вроде «Долли».

Я никогда не говорила ей об этих ночных посещениях, не упоминала о них и при папе. Я о них вообще почти не думала. Через некоторое время я поняла, что она тихонько заходила в мою спальню годами… но, наверно, я была слишком маленькая, чтобы помнить такое.

На свой восьмой день рождения я получила много подарков от бабушки (маминой мамы, той самой, которая подарила мне куклу-младенца) и была рада тому, что кукол среди них не было. Однако другая бабушка недавно ездила на родину и привезла мне оттуда сувенир – куклу в национальном костюме.

– Какое изящество! – воскликнули все присутствовавшие – то есть я, родители и бабушка – и затем стали говорить, что кукла так похожа на меня, у нее такие же высокие скулы, каштановые волосы и челка. Даже глаза у нее были зеленовато-коричневые, как у меня, и я не без некоторого трепета, рассматривая узор на маленьком белом чепце у нее на голове, думала о том, скоро ли Элизабет 3 умрет от оспы.

Другой раз я слышала разговор родителей, когда они думали, что я на первом этаже.

– Думаешь, она знает? – сказала мама.

Они были у себя в спальне, готовились к ужину.

– Не может она знать, – уверенно сказал папа.

– «Знает что?» – подумала я.

– Но ей надо… надо. Как? – И тут мама заплакала.

– Все хорошо, Джен, – сказал папа. – В самом деле, хорошо.

Мама продолжала всхлипывать, а я тихонько ушла к себе и прикрыла дверь. Достала с полок свои мягкие игрушки и стала играть, но они были в плохом настроении, хотели драться, нападать друг на друга, поэтому я убрала их обратно, чтобы успокоились.

Я нахмурилась. Что я могла знать? Я ничего не знала. Я была просто ребенком.

– По-моему, Элизабет больна, – объявила я за завтраком через две недели.

Мама посмотрела на папу, а он выпрямился на стуле. Я слышала, как он вздохнул. Потом он сказал:

– Мы хотели поговорить с тобой, Нонни.

Я тотчас почувствовала себя виноватой. Что я наделала? Я не хотела – что бы я ни натворила! Правда! Я понимала, что дело плохо. Вот что означает это «поговорить». Я сделала… что-то… еще раньше, и теперь меня ждут большие неприятности. Только я не могла понять, что же я такое сделала. Оттого ли это, что я должна была что-то знать, но только не знала?