Новые страхи - [104]

Он, спотыкаясь, отступил назад, поскользнулся на одном из листьев того растения и упал в гнездо вздувшихся стеблей. Запах Материнских слез поднялся, как ужасное искушение. Во рту скопилась красная слюна. Чтобы отступиться от них, он сорвал целую пригоршню цветов и впился зубами в их серединки. Сладкая тошнотворная слизь хлынула ему на язык, и он проглотил ее. Теперь его желудок возмутился находившейся в нем смесью, он согнулся, и его вырвало. Прежде чем тьма стала полной, он успел взглянуть на рвоту и различил среди полупереваренных кусков влажный блеск обручального кольца на том, что осталось от пальца.

Куклы Кэтрин Птейсек

Все куклы, которые были у меня в детстве, носили имя Элизабет – это не мое имя, но могло бы быть моим, если бы мама догадалась, как втиснуть его в мой уже и без того длинный список имен, – и все они умерли от оспы.

Я не «помогала» куклам, ставя синие точки на их лицах, руках, ногах и туловищах шариковыми ручками, мелками или фломастерами. Нет, эти синие точки появлялись сами.

Не знаю, почему я связывала синие точки с оспой. Я читала сообщения о вспышках этого заболевания, но не помню, чтобы кто-либо упоминал при мне о пустулах, имеющих синеватый оттенок. Тем не менее однажды я объявила маме, что Элизабет 1, кукла-младенец довольно крупного размера, которую мне прислала в подарок бабушка и для которой она вручную изготовила красивую одежду, умерла от оспы.

Мама огорчилась – тому, что я допускала возможность смерти одной из моих кукол, и тому, что я сказала, что она умерла от оспы. Сколько найдется пятилетних детей, которые знают, что оспа – это такое заболевание, и что оно смертельно? Откуда-то я это знала.

Элизабет 1 я убрала на полку в стенном шкафу, а сама переключилась на другие игрушки. Я никогда особенно не любила кукол, никогда не включала их в список подарков на день рождения или на Рождество, но это не мешало моим родителям, бабушкам и другим благонамеренным родственникам мне их дарить. Ведь они думали: раз я девочка, значит, должна играть с куклами, верно? Не совсем.

Мои немногочисленные подруги, казалось, имели всевозможных кукол: и говорящих, от голоса которых у меня всегда мурашки шли по коже; и крупных, размером с настоящих детей, которые назывались «куклами-близнецами» и тоже тревожили меня, потому что на самом деле не походили на своих обладательниц, как близнецы. Другие имели целые коллекции кукол небольшого размера, привезенных из разных стран, в которых побывали родственники. Некоторые куклы имели больше одежды, чем мои подруги, и у них были всевозможные кошелечки, ботиночки и шляпы, которыми можно было заниматься часами. Приходя к ним в гости, я, бывало, поиграю полчаса, и мне становилось скучно, и я уходила из комнаты, где остальные маленькие девочки наряжали своих пупсиков.

Тогда-то я впервые подслушала, как моя мама шепотом сообщила матери Петры, что я такой странный ребенок. В тот момент я почувствовала себя польщенной. Лишь увидев выражение маминого лица, я поняла, что сказанное ею вовсе не лестно. Я никогда не говорила ей, что узнала тогда, подслушивая.

Вскоре после того в моей жизни появилась другая кукла.

Элизабет 2 была ростом с меня – а я возвышалась над другими детьми своего возраста; она была само совершенство с фарфоровым лицом и руками. В одежде неясно какой, но прошедшей эпохи – все кружева, изысканные ткани и роскошное нижнее белье. Она была прекрасна – «кукла Мадам Алексис», произведение компании, которая изготавливала таких кукол много лет. Мама сказала, что у нее в моем возрасте тоже была такая. Я как-то побаивалась взять на себя заботу о такой кукле, но пожилая дама, у которой мы были в гостях, настаивала, чтобы я забрала куклу домой. Я вопросительно взглянула на маму, которая бесчувственно кивнула, и я торжественно сказала «спасибо», прижала куклу к груди, и, вероятно, всякий, видевший нас в тот момент, не вполне понимал, кто кого держит.

Мы поехали домой в метель, и, оказавшись у себя в спальне, я поместила куклу – уже названную Элизабет 2 – в детское кресло-качалку, которая еще прежде принадлежала моей маме. Эта качалка стояла рядом с моей кроваткой с розовым ватным одеялом и подушками в виде кошек. Я прошла коридором в ванную, почистила зубы, надела фланелевую пижаму и легла. Родители подоткнули мне одеяло.

– Никаких сказок сегодня, – сказала я и посмотрела на Элизабет 2, которая виднелась в сочившемся в окно свете, и пожелала ей спокойной ночи.

Прошла примерно неделя, и я заметила первое синее пятно на грациозной белой руке Элизабет 2. Я поплевала на палец и потерла пятно, но оно не изменилось: маленькое и синее… что-то среднее между цветом синего мундира военного моряка и зеленовато-голубым яйцом дрозда. Я огорчилась, потому что любила Элизабет 2, хотя и не играла с ней. Это была одна из тех кукол, которые предназначены лишь для украшения комнаты. Было у меня два-три чаепития с нею, с моей черной собакой и с плюшевым медведем, который некогда был бурый с белым, но после того, как мама постирала его в машине, превратился в золотистого с коричневыми разводами. Я налила воображаемого чаю своим гостям и положила тонкие деревянные прямоугольнички – как бы печенья – на тарелки, и мы стали болтать. Элизабет 2 терпеливо сидела в маленькой качалке, ее большие голубые глаза смотрели в пространство, золотые локоны поблескивали в солнечных лучах, заливавших мою спальню после полудня.