Новые марсианские хроники - [30]

Месяц изнурительных занятий не прошёл для старика бесследно. Он совсем обессилил и, в конце концов, заболел. Однажды после дежурства бывший ефрейтор лёг отдыхать и не смог подняться к обеду. Ноги у него сделались ватными, в груди нестерпимо саднило, а голова горела лихорадочным жаром. Но даже болезнь не принесла ему покоя. Лёжа на топчане в полуобморочном состоянии, сторож стучал зубами и со страхом дожидался появления своего мучителя. Он был уверен, что жить ему осталось не более двух-трёх дней, и мечтал провести эти дни в спокойных думах о прожитой жизни. Правда, старик подозревал, что старший сержант не даст ему покоя, не поверит в его близкую смерть и обязательно выгонит его больного на улицу. Так оно и произошло. Не дождавшись единственного подчинённого на плацу, вояка ураганом ворвался в каморку и прямо с порога заорал:

— Встать!

Старик лишь посмотрел на него покрасневшими, слезящимися глазами и отвернулся к стене.

— Я кому говорю, встать?! — крикнул старший сержант. Он подскочил к топчану и сорвал со сторожа одеяло.

— Приболел я,— прохрипел бывший ефрейтор.— Не видишь, что ли? Не могу я подняться.

— С‑симулировать! — разъярился вояка.— Здесь я решаю, кто заболел, а кто нет! Я приказываю тебе встать! — Он схватил старика двумя руками за воротник рубашки, приподнял над подушкой и начал трясти что было силы.— Лучшие парни сейчас кладут за родину свои головы на полях брани! — неистово орал старший сержант.— А ты, старая мокрица, валяешься на белых простынях! Да я тебя сейчас в миг порешу! Ты у меня голый будешь всю ночь маршировать по плацу! — Взбешённый вояка вдруг бросил старика, выбежал из каморки и через минуту вернулся с автоматом. Встав в дверях, старший сержант рванул на себя затвор, навёл ствол на больного старика и закричал: — Считаю до трёх! Не встанешь, застрелю как собаку.

— Стреляй,— равнодушно проговорил сторож, и вслед за этим прогремела короткая очередь. Пули пробили деревянную стену чуть выше головы сторожа. Его обдало горячей душной волной и припорошило штукатурной пылью.

— Плохо же тебя учили, если с двух метров не можешь попасть в человека,— прошептал старый ефрейтор.

— Плохо? — вдруг совсем тихо и как-то очень зловеще переспросил старший сержант. После этого он поправил на себе китель, тронул верхнюю пуговичку и замогильным голосом произнёс: — Именем военного трибунала, за неподчинение старшему по званию в период военного времени ты приговариваешься к расстрелу.

Объявив приговор, вояка навёл автомат на сторожа и нажал на курок.

Две недели прошло с тех пор, как старший сержант остался на острове один, и всё это время он готовился к отражению атаки противника с моря. Вначале он забросил на крышу кусок провода, подключил антенну к давно списанной рации и, пощёлкав как попало тумблерами, целый день передавал в эфир один и тот же короткий текст: «Я, император Большого Южного архипелага, объявляю всему миру войну! Физическое уничтожение гарантирую!».

Всю следующую ночь старший сержант перетаскивал оружие и боеприпасы на плац. Посредине забетонированной площадки вояка установил единственный оставшийся на острове тяжёлый миномёт и здесь, рядом с ним, сложил весь запас мин. Пулемёты и автоматы вояка распределил по всему периметру плаца. Рядом с каждым он положил по коробке патронов и предусмотрительно вскрыл их. Гранаты и лимонки старший сержант насыпал кучами, как яблоки или картошку.

Перетаскав из склада почти всё оружие, вояка поставил рядом с миномётом большой обеденный стол из офицерской столовой, и на него водрузил кресло. Устроившись с биноклем в этом импровизированном наблюдательном пункте, старший сержант стал дожидаться вражеской флотилии.

Ещё две недели вояка просидел на своём троне. Он завтракал, обедал и ужинал в кресле, спал урывками, но за всё это время так ни один корабль на горизонте и не появился.

К тому времени сильно испортилась погода. Небо сплошь заволокло низкими грязными тучами, с континента подул холодный пронизывающий ветер, и на море разыгралась большая волна. Разглядеть что-нибудь в открытом море стало почти невозможно, а потому старшему сержанту за каждым гребнем чудились вражеские эсминцы, подводные лодки и авианосцы, которых на Марсе не было в помине. Несколько раз вояка соскакивал со своего наблюдательного пункта и стрелял из тяжёлого миномёта по воображаемому судну. Но убедившись, что ошибся, старший сержант возвращался в кресло и продолжал наблюдать за горизонтом.

К концу второй недели служака порядком сдал. Он страшно похудел и оброс редкой, рыжей щетиной. Кроме всех прочих бед, у него появился сухой, раздирающий грудь, кашель и сильный насморк. Глядя слезящимися глазами в серую мутную даль, старший сержант часто вскакивал с кресла и постоянно что-то бормотал. Иногда он вполне членораздельно выкрикивал: «Ну, где же вы, сволочи?! Трусы! Идите сюда! Я покажу вам, как сражаются настоящие солдаты!»

Его слабый хриплый голос тонул в шуме прибоя, и всё же неистовому вояке казалось, что его грозные яростные слова гремят над пустынным островом и морем пушечной канонадой. Что от его чудовищного крика на большом марсианском континенте вражеские солдаты в ужасе бросают оружие и, зажав ладонями уши, падают на дно окопов. Что они вжимаются в каменистую землю, орут и стонут, проклиная самих себя и день, когда они согласились прилететь на эту необжитую, негостеприимную планету.