Новогодний роман - [26]

— Я проснулся — раздраженно произнес Альберт. Серафима завернулась в теперь полностью ей принадлежащее одеяло, как бабочка в кокон. Альберт помахал ногами. В домашних без задников тапочках он прошлепал в ванную комнату и уперся руками в края умывальника. Из зеркала на Альберта смотрело стильное лицо с кольцующей подбородок и губы бородкой. Произведя разрушения на подзеркальной полочке среди кряжистых флакончиках в рыцарских шлемах-пробках. Отвинтил голову широченному оруженосцу-кнехту и синей жидкостью сполоснул лицо. Оно посвежело и запахло морской прохладой. Альберт почистил зубы. Бросил на зубья расчески желе ароматного геля и оформил пробор. У трюмо в спальне Альберт застегнул пуговицы и поднял ворот рубашки, собираясь повязать галстук, и снова ожил недосмотренный сон. Разгоряченные после мазурки, Альберт и его дама подошли к инкрустированному пентагонному столику. На нем стояли надменные бокалы на тонких ножках. В бокалах под пенной шляпкой дремала соломенная вдовушка Клико. Пригубив для вида шампанское, Анастасия сказала.

— Нас оценивают Альберт Петрович.

Альберт увидел молодого человека фо фрачной дорогой паре и рыжеватыми волосами, поднимающихся над головой как крем, выдавленный на вафельную трубочку. Молодой человек нахально лорнировал их.

— Что вы скажете о нем Альберт Петрович.

— Мне кажется его фрак намного умнее его.

Анастасия с легкой ноткой неудовольствия заметила.

— Вчера у Тирсовых вас ждали Альберт Петрович. Было довольно мило. Надин с мсье Жюлем партию на клавикорде составили. «Терпким лобзаньем ланит я касаюсь» Люберецкого шедевр. — грассируя произнесла Анастасия — Балуев новый роман написал. Представляете за пять дней накропал. Говорит: с урожаем кончили. Мертво поместье, заняться нечем и вот, представляете, накропал… Сюжет восхитительный. Благородный разбойник похищает прелестную графиню у старого мужа-дрязги. Там холодные ночи. перестрелки. Гайдуки графские злодеи. И над всем этим «терпким лобзаньям!» мешок. Не правда ли свежо — Анастасия Пална лукаво улыбалась Альберту — Хотя, что вам Кохинхину видавшего европейцу наши провинциальные глупости.

— Не терзайте меня Анастасия Пална — отвечал Альберт — Знайте же, что для меня счастья большего нет, видеть вас, говорить с вами, да что там говорить с вами для меня блаженство неописуемое. А потому боюсь.

— Боитесь? Вы производите впечатление человека без сантиментов.

Она сама вызывала его, сама предлагала начать первым, высказать то, что накопилось за время коротких бесед, случайных встреч и взглядов, взглядов все объясняющих посвященным. Альберт решился.

— Анастасия Пална — начал он — Анастасия.

Альберт крепче чем позволял этикет прижался к руке.

_ Разве не видите вы, разве не замечаете, чего боюсь я, отчего бегу и снова возвращаюсь, безумец. Вы правы я много повидал, но чувствовал мало. Если б знали как мало. Холодным считал я себя. Но вы! Вы! Вы растопили лед. Больше Анастасия Пална. При вас я настоящий. вы сорвали покров и я благодарен вам. Но вы можете дать мне много больше. Если я вам не до конца противен, если не кажусь пресыщенным, если вас хоть чуточку затронули мои слова, то я прошу вас… вы сделаете меня. если соблаговолите — Альберт запнулся.

— Что? Что? — захваченная страстным монологом Альберта, анастасия была готова ко всему. В ночь! На курьерской тройке! Пусть гайдуки, пусть балуевская пошлятина!

— Что — в нетерпении шепнула она.

— Дать мне вашу перчатку — выпалил Альберт.

— Вы шутите.

— Не в таких делах мне актерствовать.

— Но я не понимаю. Это все чего вам нужно?

— Чего же более — огорошил ее Альберт.

— В таком случае краснея, сказала Анастасия — Прошу принять и прошу оставить.

Она ушла. Лебединый изгиб шеи. Рубиновая корона в тщательно уложенных волосах, муаровый кринолин. Светская женщина до кончиков ногтей и ничто не выбьет ее из узкой колеи условностей. Только почему так подозрительно дрожат розовые лепестки губ, а агатовые глаза потухли покрывшись пеленой? Альберт похоронил призыв готовый сорваться с губ. Проклятая светскость! Уж на что он человек без предрассудков и все же… все же… Любимая уходит, а он ничего не может поделать. Догнать, объяснится. Но она поймет, она обязательно поймет. Он нашел корнета у бильярда. Тот точными спокойными движениями шлифовал мелом кончик кия, словно натачивал на бивуаке свою изрубленную в лихой кавалерийской лаве пику. Альберт посмотрел на зеленое сукно. Играли в пул, только начавший входить в моду малознакомое развлечение. Судя по шарам и оживленному виду корнета, дела его шли неплохо.

«Проигрался где-то или прокутил. Теперь дела поправляет» — с неожиданной злобой подумал Альберт.

— Граф — заметил его корнет. — Сыграем? Партейку? По пятьсот. Для меня по-божески, для вас и вовсе убожески.

— Я давеча задел вас. Прошу простить. — Сказал Альберт.

— Что за вздор, граф. Какие ссоры между цивилизованными людьми. Прошу и вас простить. Это вы правильно подметили, салдофон я жуткий. Поделом обрубили, начистоту поделом.

— Вы не поняли — продолжал, не слушая Альберт — Я прошу извинений за то, что не ответил вам как следует там же, где вы изволили в неуважительных тонах отозваться о известной вам особе. С присущей вам прямолинейностью, вы могли принять меня за труса. Спешу вас уверить, если вы так думали, то глубоко ошибались. Доказательства? Прошу.