Новогодний роман - [17]

На стоянке такси Антон придирчиво оглядел представленный ассортимент и остановил свой выбор на пышной, но в рамках, темно-зеленой Ауди-100. Под стать машине был и таксист. Смурной дядя, налитый железной боцманской полнотой.

— Куда едем друг? — хищно улыбнулся таксист.

Антон смерил его презрительным взглядом.

— Je ne comprend pas.

— Понял. Француз? — спросил таксист у Запеканкина.

Петр хотел ответить, но его перебил Фиалка.

— Чужеземец — туманно объяснил он— Горького 8 пожалуйста.

Машина завелась и, осторожно расталкивая другие такси, начала выбираться на дорогу. Из неисчерпаемой шубы Фиалка извлек немаленький кейс с кодовым замочком и с трудом перебросил его Запеканкину на заднее сиденье. Потом повернул в свою сторону зеркальце и небрежно взбил рассыпавшиеся волосы. Из массивного портсигара с монограммой, Фиалка достал нестандартно длинную сигарету, постучал ей по крышке и блаженно закурил. Таксист поглядывал на Антона и понимающе улыбался.

— Чего ухмыляешься дед — спросил Антон— Покурить хочешь. На. Рекомендую. Мало что эксклюзив, так еще и действительно бездна удовольствия.

Таксист отрицательно покачал головой и продолжая улыбаться, коротко сказал, объясняя для себя все.

— Столица.

— А с чего ты взял, что я из столицы. — недоуменно спросил Антон. — У меня что на лбу написано?

— Видно — отвечал хитрюга.

— Откуда?

Таксист, неприступная крепость, улыбался, презрительно покачивая головой. Антон начал заводиться. Он повернулся вполоборота, поджав под себя ногу.

— Нет ты ответь. С чего ты взял, что я из столицы.

— Видно— на приступ непокорная крепость отвечала просто, но эффективно. Кипяточком.

— Откуда — штурм продолжался.

— Видно.

— Я спрашиваю откуда?

— Видно — ряды бойцов редели, иссякло продовольствие, но крепость держалась. Запеканкин с интересом наблюдал за возникшей перебранкой. Привыкший к чудачествам Фиалки он ничему не удивлялся. Раз в два месяца Фиалка ездил в столицу и всегда возвращался какой-то новый. Зачем он ездит туда этот человек без прошлого, появившийся в городе, как чертик из табакерки пару лет назад? Объяснение: «у меня на Москве папа» устраивало непривередливого Запеканкина полностью. Несомненно одно, с каждой новой черточкой, с каждой новой надстройкой в свой многоэтажный характер привозил Антон назад и самого себя целиком, в сути своей энергичного, эксцентричного и глубоко противоречивого. А баталия продолжалась.

— Ты мне можешь сказать. Да оторвись ты от своей баранки. Откуда ты это взял.

— Видно.

— Видно?

— Видно. — каленые ядра и горючие стрелы сыпались на головы мужественных защитников. По приставным лестницам ползли разъяренные орды завоевателей, зажав в зубах кривые сабли и прикрыв жирные, отъевшиеся в несправедливых набегах спины, круглыми кожаными щитами. Но на смену погибшим мужьям и отцам вставали гордые жены и дочери. И крепость держалась. Ни слова упрека, ни мольбы о пощаде. Фиалка замолчал. Отвернувшись от таксиста, он делал короткие и глубокие затяжки, демонстративно смахивая пепел мимо пепельницы. Молчание затягивалось. Зная Фиалку, Запеканкин ожидал бурю. Он физически осязал, словно пальпировал, клокочущее, бурлящее естество Антона. Но первыми сдали нервы у таксиста.

— Павлины в курятнике. Все кобенитесь.

— А-а-а — радостно заверещал Антон— Попался, маримоя зализанная.

Через вырытый подземный ход, тайно и коварно, ворвались в ослабевшую от голода и многомесячной осады крепость завоеватели. Торжествовали на покоренных пепелищах. Пировали на обугленных костях. Три дня и три ночи продолжался необузданный грабеж.

— Попался. Попался. Попался. — восторженно пел Антон.

А на утро третьего дня опьянение триумфа сменилось тяжким похмельем быта. С побежденными нужно было, как-то жить. Отвеселившись, но все еще всхлипывая, (смех из Антона выплескивался как нежный балтийский прибой) Антон примиряющее похлопал таксиста по плечу.

— Ты дедун, вот что. Ты не расстраивайся. Я тебе одно скажу. Не все про нас ты знаешь.

— А я тебе, столица, второе — ответил неуступчивый таксист — Тут и знать ничего не надо. На вас глянешь и все. Павлины. Они павлины и есть.

— Я делаю вывод, что шуба моя тебе не понравилась — расстроено сказал Антон — А ведь стиль. Элегантно. Последний писк так сказать.

— Во-во за этим только и гонитесь. Как бы соответствовать, а пуповину с землей порвали. Вот и летаете неприкаянные.

— А у тебя как вижу, все утрамбовалось. Живешь гладко и пьешь сладко. Семья, дача и внуки пошли?

— Внучка.

— Я и говорю. Гараж построил, дачу под последний венец подвел, и монтировка у тебя имеется.

— А как же. В любом деле без нее родимой никуда. Где надо кому надо мозги вправить.

Следующую часть пути они провели в молчании. Правда иногда Антон удивленно вздрагивал и говорил сам себе «Подумаешь монтировка» А Запеканкину просто было хорошо. Ему хотелось ехать вот так, слушать Антона и таксиста философа. Вдыхать бензиновый воздух с домеском лесного дозедоранта от маленькой сосенки, что болталась на проволочке рядом с таксистом. Изрядно намерзшись на перроне и теперь очутившись в блаженном тепле, размягченный им до возможности остро чувствовать некоторые самые важные по его мнению моменты, он был благодарен за это Антону. Ему и в голову не могло прийти, что предыдущими страданиями он обязан именно Фиалке. Нет. Запеканкин, на свою беду, мог только благодарить. Таксист плавно выжал тормоз.