— Пригородный дизель поезд ожидается на третий путь с опозданием на 10 минут.
На голос люди обернулись, отдавая дань скорее привычке, чем вере. Позорная ретирада Запеканкина была замечена стоиками. Петру ничего не оставалось, как понуро брести на постылый перрон. Часы остановились, готовясь преодолеть очередную десятиминутку. Запеканкин, насупясь, стоял на перроне. Он опустил воротник, и ночь принялась за него, стирая со своего идеального фона его неправильные очертания. У звезд начиналась истерика. Вдруг, вдалеке раздался, непонятно откуда взявшийся рык смертельно раненного слона. Рев приближался, заставляя насторожиться. С запада на небо прыгнуло крохотное карманное солнце. Светило приближалось степенно и плавно и теперь казалось, что эти затравленные и жалобные звуки издает сама ночь, удивленная и уничтоженная таким скорым появлением своего неизменного победителя. Наконец прожектор во лбу электрички достал рассеянным светом перрон и находящихся на нем людей. Недотроги двери на фотоэлементах выпустили из вокзала жидкую струйку, моментально растекшуюся по перрону.
— Во-он. Во-он. В первом вагоне рукой машет.
— Да не вижу. Где?
— Деточка, помаши рукой папе. Не моей шляпкой, а своей ручкой, растяпа.
— Лысый. Вместе. Лы-сый. Мы здесь. Здесь.
— Петр Никандрыч. Петр Никандрыч.
— Чего орешь. Здесь я.
— Все равно не вижу.
— А чернота с грохотом и стуком рождала все новые и новые синие с белым позументом вагоны. Электричку в последний раз сильно тряхнуло, швырнуло назад и вперед, со змеиным шипеньем разошлись вагонные створки и…
— Да не стойте на проходе. Что за люди дайте ж сойти.
— Вон. Во-он он. Сашка. Мы здесь.
— Хоть убейте не вижу.
— Внучок-то. Петр Никандрыч. Внучок то наш как вырос.
— Дайте-ка расцелую.
— Не понимаю я Софья Петровна вашей сентиментальности.
— Внучок зачем же с бабушкой так.
— Значит прижимайся ухом. Сначала ко мне, а потом рванем к Марго на чачлык. Не поверишь, она так постарела.
— Ба-а-тю-уушки ж мои. Сделается же такое. Ну не вижу я, не вижу.
Запеканкин бегал от одного вагона к другому, натыкаясь на хаотичный беспорядок из ручной клади и целующихся парочек. Устав изображать собаку, потерявшую хозяина, Запеканкин занял позицию у головы состава и принялся терпеливо ждать. Меж тем оживший на время перрон умирал. Подхватив поклажу, люди спешили покинуть негостеприимную полоску асфальта, скупо припудренную снегом. Продвинутые и обеспеченные направлялись к стоянке такси, бедные или прижимистые к автобусной остановке, наивно полагая, что их там тоже встретят с распростертыми объятьями. Когда перрон опустел совершенно, а Запеканкин начинал подумывать о том, что снова что-то перепутал, из ближайшего к нему тамбура послышались звуки борьбы. Звуки нарастали, пока не оборвались визгливым фальцетом.
— Да отстань ты.
Вслед за этим из тамбура вылетели два дряблых дорожных баула и приземлились рядом с Запеканкиным. Не давая Запеканкину передышки, вслед за баулами на истоптанный перронный снег вывалилась роскошная переливчатая шуба на черно-бурых хвостах. Какое-то время Запеканкин рассматривал свалившееся чуть ли не на голову добро. Баулы, как и положено баулам, вели себя самым надлежащим образом. Они не пели и не плясали, не рвались с наглыми жалобами к начальнику вокзала. Как и положено настоящим баулам они недвижимо стояли на месте. И все равно было этим баулам, где стоять. Здесь или на багажной полке. Но шуба. Шуба повела себя иначе. Она начала шевелиться. По шубе пробежало дрожанье и поднатужившись она разродилась парой крепких, с квадратными носами, коричневых ботинок. На этом неугомонная шуба не остановилась. Что-то рвало и тормошило шубу изнутри, пытаясь вырваться наружу. Новорожденные ботинки по мере сил участвовали в этом процессе, ожесточенно скребя асфальт каблуками. Прошло еще какое-то время и к внутреннему тормошению, добавились глухие стоны. Что-то новое шло в этот мир. Неизведанное что-то. Запеканкин подумал о бегстве от взбесившейся шубы, когда стоны усилились многократно, а из шубы проклюнулась голова в взлохмаченных жгуче-смоляных кудрях.
— Антоша— удивленно выдавил из себя Запеканкин.
— Tu as raison, mon cher ami. Tu as raison— вдобавок ко всему, невообразимая голова разговаривала по— французски.
От законного обморока Запеканкина следующее утверждение странного существа с шубейным туловищем.
— На вашем месте, молодой человек, я бы помог девушке подняться.
Запеканкин согласно повернулся и пошел по перрону.
— Черт. Запеканкин ты куда — начала сердиться голова.
— Девушку искать — честно признался Запеканкин.
— Олух. Я говорю, помоги мне.
Поднявшись, Антон Фиалка с шумом втянул воздух.
— Холодно — определил Антон. Из шубейных недр была извлечена жесткая стетсоновская шляпа, украшенная у подножья тульи акульими зубами. Посадив шляпу на затылок, Антон схватил Запеканкина за руку и потащил за собой.
— За мной Петр.
Упираясь, Запеканкин несмело трепетал.
— Антоша. А как же … — и оглядывался на забытые баулы.
— Гражданин. Ваши вещи — в проеме тамбура показался синий железнодорожный мундир.
— Себе возьми. Вместо штрафа — не оборачиваясь, крикнул Антон.
