Новое японское кино. В споре с классикой экрана - [55]
Вот так неожиданно и во многом стихийно во второй половине 1990-х гг. в Японии появилась группа молодых и талантливых режиссеров, которые на общей волне увлечения фильмами ужасов сформировали новое самостоятельное направление в японском и мировом кинематографе – J-horror, в дальнейшем получившее еще одно громкое название «миллениум-хоррор».
О причинах его внезапной популярности написано много. Одни авторы говорят о том, что «в мире этого жанра (прежде всего в фильмах „с призраками“) нет Бога – есть дьявол; непоборимый страх перед нависшими над планетой глобальными катастрофами (военной, экологической, гуманитарной) наложился на страх суеверный – перед тремя нулями, а тотальная безнадежность японских фильмов эхом откликнулась на эти подсознательные страхи»61. Другие же указывают на то, что в миллениум-хорроре (прежде всего в фильмах, где не участвуют сверхъестественные силы) наиболее отчетливо прослеживается «та общая черта восточного сознания, которая для сознания западного всегда выглядит особенно непривычно: отсутствие грани между страстью и извращением»62. Кстати говоря, именно это потрясло в свое время западного зрителя, увидевшего «Империю чувств». А вслед за этим эта черта приобрела для массового зрителя особенную привлекательность в связи с большой популярностью в Интернете анимэ в жанре хэйтай.
Что же касается собственно хоррора, то в последнее время нередко можно встретить суждение о том, что мода на японские ужастики уже прошла окончательно. Во всяком случае, былого ажиотажа, связанного с фильмами этого жанра, какой наблюдался в первое десятилетие 2000-х гг., уже давно нет. И в этом есть своя логика: у тех, кто застал расцвет японского хоррора в начале 2000-х гг., эти картины могут еще вызывать какие-то ностальгические чувства. Однако новому поколению они уже не очень интересны. И виноваты в этом по большей части сами японские режиссеры, пустившиеся в самоповторы и жесткие клише – ставшие шаблонными методы доведения зрителя до страха. Но в то же время совершенно очевидно, что сам этот жанр как таковой никуда не исчезал, и каждый раз он возрождается в своем новом своем обличье, как правило, на стыке новых и традиционных жанров, как это всегда происходило в Японии на протяжении многих веков.
Однако главное заключается даже не в этом, а в том, что так называемый миллениум-хоррор стал своеобразным началом очередной «новой волны» в японском кинематографе, которую также именуют как «новейшая волна», а чаще всего – «новое кино» Японии. Кто его представители? По сути дела, это – все самые яркие и самые известные современные японские мастера экрана: Куросава Киёси, Миикэ Такаси, Кавасэ Наоми, Корээда Хирокадзу и другие.
Часть третья. Новый век и новое кино: о неоклассиках и «перезагрузке»
Глава Ι. От трагического до смешного один шаг: Китано Такэси
Принято считать, что взлет всемирной популярности нового японского кино начался с Роттердамского фестиваля 2000 г. с триумфального показа фильма «Кинопроба» («Одисён», 1999) Миикэ Такаси. С этим утверждением можно соглашаться или нет, так как тремя годами раньше, в 1997 г., весь кинематографический мир вновь заговорил о японском кино и о его новом ярком посланце Китано Такэси, получившем за свой «Фейерверк» («Ханаби», 1997) «Золотого льва» Венецианского кинофестиваля.
Напомню, что именно киносмотр в Венеции является первым фестивалем в Европе по качеству наград и престижности. И именно здесь в 1951 г. состоялось вхождение Японии в мировой кинематограф. Куросава Акира с его фильмом «Расёмон» впервые завоевал тогда его главную награду – «Золотого льва» – и Приз итальянских кинокритиков. Спустя три года после этого, в 1954 г., его классическая философская драма «Семь самураев» («Ситинин-но самураи») была удостоена здесь «Серебряного льва». А первым обладателем серебряной награды стал в 1953 г. другой классик японского кино, Мидзогути Кэндзи, и его работа «Сказки туманной луны после дождя» («Угэцу-моногатари»). Немногим позже, в 1958 г., золото вновь было отвоевано представителем Японии, Инагаки Хироси, благодаря его киноленте «Человек-рикша» («Мухомацу-но иссё»). Ну а после этого фестивальная удача покинула японских кинематографистов почти на долгих 50 лет, пока ее не вернул Китано, совершив своеобразную «перезагрузку» в японском кино и дав начало стремительному восстановлению его изрядно пошатнувшихся к тому времени мировых позиций.
Китано Такэси (род. в 1947 г.)
Именно тогда на Западе Китано причислили к культовым режиссерам и классикам постмодернизма, одновременно сравнивая его и с Чарли Чаплиным, и с Бастером Китоном. Правда, его «Сонатина» («Сонатинэ», 1993) еще раньше, с начала 1990-х гг., вошла в список мировых шедевров. Однако такой важный показатель успеха, как ожидание каждого следующего фильма режиссера, заработал в полную силу именно после показа таких его лент, как: «Кикудзиро» («Кикудзиро», 1999), «Брат якудзы» («Вrother», 2000), и особенно после картин «Куклы» («Дорудзу», 2002) и «Затойчи» («Дзатоити», 2003), которые сделали Китано на долгие годы чуть ли не самым влиятельным и авторитетным режиссером современной Японии. И не только режиссером, но и актером – самым известным гангстером японского экрана.
