Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг. - [201]
Поджио относит описываемые им отношения Скуратова с членами тайного общества к 1823 г. Как известно, в этот год наметилось заметное оживление в деятельности Северного общества в Петербурге, что выразилось в численном росте его рядов, причем в л.-гв. Преображенском полку в общество были приняты В. М. Голицын (август 1823 г.), Д. П. Зыков (лето 1823 г.), Ф. В. Вольский (декабрь 1823 г.). Приняты они были именно Оболенским при активном участии Поджио[1111]. Очевидно, к этой группе офицеров был близок в период своей службы в Преображенском полку юнкер Д. Скуратов.
О том, что Скуратов было достаточно тесно связан с членами Северного общества, свидетельствуют показания еще одного активного участника тайного общества в эти годы, В. М. Голицына. В первом допросе, записанном В. В. Левашевым, отвечая на вопрос: «Кого вы в бывшем вашем полку (Преображенском – П. И.) знали сочленами или участниками общества», он дал противоречивое и достаточно неопределенное показание: «Никогда не знал участников общества в полку, токмо по мнениям и мыслям некоторых, как-то: Поджио, двух Скуратовых и многих, которых не упомню, в оном они могли быть»[1112].
Важно отметить, что Голицын считал Скуратовых «участниками общества» вследствие их «мнений» и «мыслей», очевидно, достаточно характерных для круга «свободомыслящих», составлявшего питательную среду декабристских обществ. В сущности, это сообщение о том, что Скуратовы если и не были формальными участниками декабристcкой конспирации, то рассматривались как ближайшие кандидаты в ее члены.
Как видим, показание Голицына касается и другого Скуратова, служившего в Преображенском полку в те же годы. Обращение к полковой истории дает сведения об Александре Петровиче Скуратове, вышедшем в отставку в ноябре 1822 г. Степень его близости к Северному обществу может быть сходной с причастностью его брата. Но в отношении Александра Скуратова других свидетельств, кроме показаний В. М. Голицына, не обнаружено.
Подводя итог, следует отметить, что о близости Скуратовых к тайному обществу свидетельствовали осведомленные свидетели – их близкие товарищи, сослуживцы по полку Поджио и Голицын. Первый из них указывал на Оболенского, как на лицо, возможно, принявшее Д. Скуратова в тайное общество. Оболенский же был родственником и другом Скуратова; косвенно о принятии Скуратова в тайное общество свидетельствует тот факт, что другое лицо, на которое подобным образом указал Поджио, также полковой товарищ Скуратова Д. П. Зыков, действительно был принят Оболенским.
Несмотря на неоднократные упоминания фамилии Скуратовых в показаниях, Следственный комитет, по-видимому, не обратил на них внимания. Во всяком случае, они не были учтены Боровковым при составлении «Алфавита». В то же время интерес следствия к Д. Скуратову (может быть, кратковременный) косвенно фиксируется в письменных показаниях Поджио. Мы не располагаем данными о каких-либо полицейских мерах в отношении Д. Скуратова, хотя следствием были вскрыты факты, свидетельствующие о его тесных связях с Оболенским и другими, а показания Поджио и Голицына говорили о возможном участии Скуратовых в Северном обществе.
В качестве своеобразного отголоска причастности Д. Скуратова к тайному обществу, в котором состояли многие лица из его ближайшего окружения, следует рассматривать воспоминания его дочери Х. Д. Рахманиновой, использованные в статье, посвященной Скуратову в «Русском биографическом словаре». Согласно рассказам дочери, Скуратов, появившись в Петербурге в 1818 г., «не примкнул ни к одному тайному политическому кружку», которые в то время существовали в столице, выступал «против них», доказывая, что то, что они «затевают», не приведет ни к чему хорошему[1113]. Появление этого свидетельства видится неслучайным и чрезвычайно характерным фактом. По-видимому, в его основе лежит рассказ отца, стремившегося показать, что он не разделял взгляды заговорщиков-декабристов, инициировавших военное выступление 14 декабря 1825 г. Если Скуратов не примыкал близко к участникам политических кружков, тогда почему он знал об их существовании и намерениях? Очевидно, он вращался среди членов тайного общества, поэтому ему, по-видимому, и пришлось прибегнуть к оправдывающему рассказу о своем несогласии с «затеями» участников заговора (возможно, здесь имеются в виду планы переворота). Кроме того, на восприятие «затей» членов тайного общества могли наложиться позднейшие события, – в частности, «бунт» 14 декабря. Но ведь, заметим, многие состоявшие в тайных союзах выступали против военного переворота, при этом являясь полноправными членами общества. Иначе говоря, возражения против радикальных средств достижения цели тайного общества не были препятствием для членства в нем. Возможно, так было и в случае с Д. П. Скуратовым (как и в других случаях, которым посвящена настоящая глава). Так или иначе, свидетельство Х. Д. Рахманиновой, несомненно, доказывает одно: «свободномыслящий» (по выражению Поджио) Скуратов был хорошо осведомлен о существовании тайного общества. Он был человеком, с которым откровенно обсуждались намерения конспираторов, – тесно связанным с целым рядом участников общества, прекрасно знавшим о потаенных планах. Скорее всего, Скуратов принадлежал к членам Северного общества и, возможно, был принят в 1823 г. Оболенским.
