Новобранцы - [39]

Мы гордились, когда удавалось «обштопать» на выработке соседние бригады. Были счастливы, если нас хвалил лейтенант Горобец. Мы лезли из кожи вон, стараясь понравиться симпатичной Глафире, подвозившей работающим питье на бочке-водовозке, запряженной грустным мерином с седыми губами.

В Глафиру мы влюбились всей «Камчаткой», кроме Митьки Попова, на которого не действовали ни жара, ни любовные чары. Он клеймил нас «гнусными распутниками» и «бабниками, подрывающими тыл», а потом, видно от зависти, сам врезался в суровую Жанну, тоже отрицавшую любовь.

Митька стал каждый вечер умываться в лягушечьей речке и исчезать, а мы подглядывать за ним. И выследили. На закате Митька, взяв Жанну за руку, водил ее вдоль ржаного поля и, сделав плачущую рожу, подвывая, читал стихи:

Все кончено — я слышу твой ответ,

Обманывать себя не стану вновь,

Тебя тоской преследовать не буду!

Прошедшее, быть может, позабуду —

Не для меня сотворена любовь!

Утром, мстя за «распутников», Женька сказал Мите, точившему лопаты:

— Очень дерьмовый ты поэт! За такие стихи, как ты сочинил, надо выпороть крапивой! Ни одной рифмы про войну, никакой идеи!..

Я думал, что Митька сейчас треснет черенком Женьку по лбу, до того он ужасно вытаращился на критика. Катенька закудахтала: «Ребята, ребята!»

— Он малахольный! — сказал Митька. — Он Пушкина не знает!

Женька, считавшийся среди нас самым начитанным, сконфузился, но нашелся:

— Про Пушкина надо проверить. Может, ты врешь, как про корову!

Тут Митька осерчал по-настоящему и налупил бы Женьке за милую душу, но прилетел «мессер», и мы полезли хорониться в щели.

Попов страх не любил, когда ему напоминали про корову, хотя мы его за язык не тянули, сам рассказал со всеми подробностями, какую шуточку с ним сыграла криворогая Зорька.

Было это на второй день, когда мы начали работать на рву. Вечером мы едва доползли до риги, пожевали всухомятку черствых батонов и, кряхтя как старички, стали косточка по косточке укладывать свои тела на прелую солому.

В душных сумерках за ольховыми кустами жалобно покрикивала птаха. Над зубчатой полосой леса небо время от времени озарялось острым светом, и пробегал сухой гром от края до края горизонта. Бои шли уже за Смоленском — под Ярпевом, Ельней, на Духовщине.

— Пользы от этой канавы — тьфу! — вдруг сказал Митька. — Пускай бабы копают, а наше дело мужчинское — воевать! Наше дело или грудь в крестах, или голова в кустах! Надо с Игоря брать пример… Вот человек! Гад, конечно, ведь уговаривались… Ладно!..

Мы пропустили Митины слова мимо ушей. Утром хватились — Попова нет. Догадались: смылся на фронт. Хотя нам было обидно и зло на товарища, но когда лейтенант Горобец спросил про него, мы с форсом ответили: «На передовой!»

— Теперь дела там пойдут, — заявил лейтенант, — попрем немцев! Главком направления, маршал Тимошенко, только его и ждал!..

Катенька, узнав про «фронтовика», пустилась в слезы:

— Игорь Комков, негодяй безжалостный, сбежал, теперь этот — усатый бандит! Меня же судить будут!..

Никуда он не денется, — успокоил учительницу Горобец. — Армейские тылы — не проходной двор. Привезут, или сам явится…

Лейтенант как в воду смотрел. В конце рабочего дня мы увидели знакомую плечистую фигуру, ковылявшую с большака вдоль рва.

— Не замечаю на груди крестов, — поддел Илья.

— В риге покажу, — пообещал Митька, — жаль, что ты со мной не был! И тебе бы хватило!

«Кресты» мы увидели и пришли в тихий ужас.

— Ой-ой-ой, — запричитал Вова. — Кто же тебе так сиденье изукрасил? Сам Тимошенко или его помощники?..

— Было дело под Полтавой, — мужественно ухмыльнулся Митька, — клейте мне подорожником! Все горит, будто я этим местом перец ел!

Мы нарвали лечебной травы, и пока врачевали товарища, он поведал свои приключения.

…Выбравшись с первым светом на большак, Попов устроился на телегу к фуражиру-красноармейцу, проехал с ним километра четыре в сторону Ельни и выяснил, что на передовую попасть не так-то легко. На большаке и на проселках контрольно-пропускные пункты, а конные патрули проверяют документы у встречных и поперечных — военный ты или местный житель, а без пропуска пожалте в комендатуру!

— Вот так, малый, — сказал фуражир, — человек ты советский — я вижу, и что на фронт хочешь — правильно! Парень ты здоровый… Ищи какой штаб и честно просись на службу… Я сам доброволец вроде тебя, в Перемышле подобрал винтовку да и пристал к части…

Совет показался Мите дельным. Он распрощался с фуражиром и свернул в лес. Набрел на тропинку и, насвистывая, споро зашагал, ориентируясь на гул отдаленной пушечной стрельбы.

Вскоре тропинка вывела его на проселок, изрезанный колесами. Потянуло дымом, гречневой кашей, пережаренным луком и салом. В молодом сосняке раздавались голоса. Попов обрадовался, направил в ту сторону стопы, и тут раздался грозный окрик: «Стой! Руки вверх!» Из-за дерева вышел боец с карабином, направленным ему в грудь.

— Чего орешь, свои, — сказал Митя, — здравствуй!..

— Заткнись! — приказал часовой и бабахнул вверх.

Прибежал лейтенант, здоровенный парень. Жуя на ходу, сердито спросил:

— Откуда? Куда? Кто такой? Из Петрушина, что ли? Корову ищешь?..