Новгород и Псков: Очерки политической истории Северо-Западной Руси XI–XIV веков - [14]
Раскрывая состав новгородского посольства во Псков, Псковская Третья летопись, в отличие от Софийской Первой, добавляет к нему посадника Федора, а в отношении боярина Луки Протасьева упоминает, что он был с дружиной[131].
Передавая отрицательную реакцию псковичей на приказ Ивана Калиты Александру Тверскому явиться в Орду, Софийская Первая летопись сообщает, что сначала псковский князь решил подчиниться и объясняет это тем, что Александр Тверской не хотел новых жертв: «се ли имъ любо, погании Тферь взяша, а людий овыхъ плениша, а овыхъ мечи изсекоша?» и съжаливси»[132]. В Псковской Третьей летописи данное чтение отсутствует.
Далее рассказ Софийской Первой летописи также содержит больше фактов, нежели Псковская Третья: в ответ на отказ псковичей выдать Александра «поиде князь великий Иванъ Даниловичь со всеми князи и съ Новогородци на Пьсковъ ратию, и ста въ Опокахъ…»[133]. После этого, наоборот, информативнее Псковская Третья летопись. Приводя слова Александра Тверского, адресованные псковичам, в которых князь объяснял жителям Пскова необходимость своего отъезда из города Псковская Третья содержит такие детали в речи князя, как напоминание о грозящем отлучении и просьбу: «толико целуите кресть на княгини моеи како вамъ не выдати», что псковичи и исполнили[134].
Объяснившись со всем Псковом, Александр Тверской, согласно Софийской Первой летописи, «отъеха въ Литву»[135]. В Псковской Третьей точно не сообщается, куда отправился князь, зато сказано, что «выеха князь Александръ изо Пскова пословно с псковичи, не мога трьпети проклятиа и отлучениа, зане князь Александръ добротою и любовию в сердци псковичемъ. Тогда бяшеть во Пскове туга и печаль и молва многа по боголюбивомъ князи Александре»[136].
Окончание статьи в Софийской Первой и Псковской Третьей летописях совершенно различное. Если первая ограничивается лишь упоминанием о том, что «пьсковичи же прислаша къ великому князю съ челобитиемъ въ Опоку, и смиришася»[137], то вторая дает очень подробный рассказ. Псковская летопись называет состав посольства от Пскова, указывает расстояние между Новгородом и Опоками, передает речь псковичей, обращенную к Ивану Калите, описывает его реакцию, а об обстоятельствах заключения мира говорит: «и кончаша миръ вечныи съ псковичи по старине, по отчине, и по дедине; и благослови митрополит Феогнистъ и владыка Моисеи Селогу посадника и всь Псков. И по томъ князь Александръ, бывъ полтора года в Литве, и приехаше въ Псковъ ко княгини, и прияша его псковичи съ честию и посадиша его въ Пскове на княжении»[138].
К рассказу об отъезде Александра Тверского в Литву в Софийской Первой летописи примыкает сообщение о возведении каменных укреплений Изборска на Жеравьей горе при посаднике Селоге[139]. Об этом же, но более детально Псковская Третья сообщает в отдельной статье, датированной 6838 (1330) г.[140]
Итак, какие же выводы можно сделать исходя из сравнения двух летописных текстов — в Софийской Первой и Псковской Третьей летописях, рассказывающих о псковских событиях 1330?
Последнее известие в Софийской Первой летописи о постройке новой изборской крепости, безусловно, псковского происхождения. Значительно труднее объяснить многочисленные текстуальные совпадения Софийской Первой и Псковской Третьей летописей в рассказе об Александре Тверском. Казалось бы, если Софийская Первая в основном имеет более сокращенное чтение, нежели Псковская Третья, то это можно трактовать как отредактированную передачу псковского источника. Однако нельзя забывать, что Софийская Первая летопись, в свою очередь, сохранила целый ряд подробностей, отсутствующих в Псковской Третьей. Представляется, что текст как псковских, так и новгородско-софийских летописей не является первичным; обе летописные традиции могли отразить один и тот же рассказ — «протограф», но псковские летописи, особенно Псковская Третья, — более подробно.
Таким образом, если возвращаться в целом к вопросу о заимствованиях в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях из псковского источника в пределах до середины XV в., то приведенный выше постатейный перечень подобных заимствований, который определяется исходя из указанных в работах отечественных источниковедов погодных записей, может быть несколько сокращен. Мы полагаем, что записи в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях под 1437, 1425, 1407, 1406, 1378, 1368 гг. — не псковского происхождения, хотя в них и повествуется о событиях во Пскове. Точно такими же записями летописца-новгородца о псковских событиях, а не извлечениями из псковских летописных источников, являются записи в Софийской Первой летописи под 1347, 1350, 1362, 1367, 1385, и 1418 гг., указанные Г.М. Прохоровым как возможно псковские по содержанию известия[141]. Никаких текстологических совпадений между Софийской Первой летописью, с одной стороны, и Псковскими Первой и Третьей летописями, с другой, не обнаруживается. Здесь важно отметить, что чтения, аналогичные некоторым из названных, можно обнаружить в Новгородской Первой летописи младшего извода
