Новенькая - [2]

Поспешно спрятавшись за кедр, Русалочка приготовилась к встрече с псом, которого она уже сегодня видела. После оглушительного свиста Ведьмушки будто ураган начался в чаще: захрустел валежник, беспорядочно всколыхнулись кусты пахнувшего клопами багульника, и на поляну выскочила громадная серого окраса овчарка, галопирующая, будто скакун горячих арабских кровей. С разгона она кинулась на грудь Ведьмушке, стоявшей в раскоряченной позе футбольного голкипера, принимающего одиннадцатиметровый, и принялась облизывать ей лицо и вилять хвостом. С трудом удержавшись, чтобы не рухнуть назад, бойкая девчонка почесала за ухом у своего любимчика, когда-то выбракованного в собачьем питомнике из-за лапы с шестью когтями.

Со времен крещения Руси считается, что именно такой пес, ярчук, может угадывать нечистую силу. Поэтому ведьмы и бесы панически боится ярчуков, кроме, разумеется, Ведьмушки, которая плевала и на родительский гнев, и на недовольство педагогов, и на угрозы других воспитанников приюта. Сначала она собиралась назвать щенка какой-нибудь устрашающей кличкой: Адольф, Чикатило, Иосиф, Джек Потрошитель, Мао, — но потом передумала и назвала в честь совершенно безвредного по сравнению с ними негодяя, Хьюго Баскервиля, убийцы молодой английской леди.

— Хьюня, ты у меня ездовой собакой еще не служил, — сказала хозяйка, озабоченная предстоящей транспортировкой литиленовой пенки в кладовую Алхимика. — Будем сейчас в чукчей играть, однако! Жаль только, что нарты отсутствуют. Или они «юртами» называются, ну, такие сани на полозьях? Ты не знаешь, Русалочка?

Она скидала шуршащую, словно сухие дубовые листья, псевдокожу в большой ворох и, потоптавшись на этой куче, что не привело к каким-нибудь заметным результатам, перевязала ее собачьим поводком, после чего сделала попытку пристроить поклажу на спину пса, но Сэр Баскервиль игриво увернулся.

— На строганину тебя пущу! Чукчи мы или не чукчи?! — пригрозила Ведьмушка, а потом, подхватив легкий тючок, сама понесла его к зданию приюта, в левом крыле какого, полностью занимая подвал, находился кабинет химии.

Идти было недалеко. Девочки и уныло плетущийся за ними Хьюго, оставшийся не у дел, миновали спортивную площадку, которая поросла голубыми барвинками, куриной слепотой и тысячелистником. Здесь Оборотень муштровал молодых вервольфов с веселыми янтарными глазами, хмельными от вольных игр, дружной компании и азарта. В учебный пень, торчавший посередине площадки, была вогнана остро заточенная «финка», и волчата беспорядочно кувыркались через него в попытках выполнить тройное сальто, ударяясь о землю толстыми отъевшимися за каникулы животами при неудачном приземлении.

— Еще раз показываю вам, паршивцы! — рыкнул их матерый наставник. — Трижды переворачиваетесь в группировке, и заканчиваете упражнение в такой позиции, чтобы морда оказалась повернутой к волчьему солнцу. …Ничего, я из вас сделаю настоящих людей!

— Зачем они прыгают? — осторожно поинтересовалась Русалочка, мучавшаяся вопросами: во-первых, как она сюда попала, и, во-вторых, кто эти существа, снующие кругом, но которая после жестокого урока Оборотня боялась их задавать.

— Спортсмены? Им, чтобы волчий облик поменять на человеческий, нужно три раза перекинуться через пень, в какой воткнут медный нож, да так, чтобы голова оказалась в стороне, откуда «светит месяц, светит ясный, светит полная луна».

Сзади взвыл один из вервольфов, так как для повышения успеваемости Оборотень клыками стал рвать его за летнюю, без подшерстка, шкуру.

— Совсем озверел, — сказала Ведьмушка, но не очень громко, чтобы не связываться.

…В кабинете химии, куда подруги втащили пенку, Алхимик, старый, почтенного вида учитель, думал примерно то же самое:

— ЛУПУС! Волк!

Увидев Хьюго Баскервиля, не отстававшего от хозяйки, он испуганно заметался по комнате с низкими закопченными потолками, пытаясь найти безопасное убежище, но застрял в углу меж двух длинных лабораторных столов, заставленных ретортами, штативами, аламбиками, фарфоровыми и чугунными ступками. Тогда Алхимик потянулся к стеклянной колбе с тяжело, как масло, колыхнувшейся внутри бесцветной жидкостью, готовый плеснуть кислотой в морду зверю, если тот прыгнет. Спасая пса, Ведьмушка кинулась вперед:

— Господин Алхимик, это всего лишь собака! Безобидная немецкая овчарка, а никакой не волк. Хьюшка, поздоровайся с добрым господином. Лапу, дай лапу! Вот молодец, хороший песик!

— Ф-фу! А я подумал, что кто-то из выпускников, ни к ночи о них будет сказано, явился «отблагодарить» меня за двойку по химии, — облегченно вздохнул старик, протиснулся наконец в узкую щель, но пожимать собачью лапу не стал, а подошел к пятилитровой бутыли, стоявшей на отдельном постаменте, на боку которой красовалась этикетка с черепом, двумя перекрещенными костями и крупно напечатанным официальным предостережением «Осторожно! Яд!», ниже которого корявыми печатными буквами сделали приписку «Spiritus — спиртяга, школяры. Выпивон, значится!».

Налив из бутыли в емкую мельхиоровую чарку, Алхимик добавил воды из-под крана, и залпом выпил. На посудинке тоже были какие-то тексты, и чтобы приобщиться к их мудрости, Русалочка искоса незаметно стала разглядывать чарку. На ней в круглом медальоне с завитками стояла юбилейная дата, по случаю которой чеканился благородный сплав: «200 лет поискам философского камня», а внутри на позолоченную стенку были нанесены риски «50 г», «100 г» и так далее до «250 г» — видимо, большего душа не принимала.